| Главная » Статьи » Армяне М. Александропулус |
Паралельные жизни
| Когда-то Армения находилась поблизости от нас. Теперь расстояние между нами — в прямом смысле этого слова — увеличилось, и мы уже многого не знаем об этой стране. Однако помним об армянах и со¬храняем симпатию к ним, хотя бы потому, что неоднократно на протяжении истории нам прихо¬дилось вместе страдать. Как я уже говорил, мы с Ар¬менией часто шли параллельными путями. В Ереванской картинной галерее есть одна кар¬тина Айвазовского, вызвавшая у меня особый инте¬рес. Айвазовский — армянин. Но над ним огромную власть приобрело море, которое он любил и писал так много и хорошо, как мало кто из художников. А ведь мо¬ря нет в природе и в истории Армении. Айвазовский ро¬дился и жил вдалеке от своей древней родины. Его пред¬ки, спасаясь от какой-то опасности, покинули родной край и уехали на север, в Польшу. Там Хайвазян или Аивазяи стал Гайвазовcки, и это имя носил вначале и сам художник. Из Галиции, где жили Гайвазовски, они переселились в Молдавию, а затем в Крым, в Феодосию. Гам и родился художник. В Феодосии жило много греков, и с детства на всю жизнь ему запомнились греческие военачальники, бо¬ровшиеся с турками, Колокотронис, Бубулина, Канарис и другие, которых рисовали греческие дети на стенах Феодосииских домов. Многие сцены из греческой рево- •по ни он изобразит потом сам и до самой смерти будет тиям, следить за происходящими в Греции собы] 7 Его старшего брата Гарика (Гавриила) отец от- правил с армянским купцом в Венецию, чтобы мальчик учился в армянской, конгрегации на островке Сан Лаза¬ро дели Армени. Гарик стал католическим монахом, не¬примирим ьш бенедиктинцем и не вернулся на родину. Шерез много лет, когда Айвазовский, стипендиат рус¬ской Академии художеств, приехал в Италию, он встре¬тился с братом в армянском монастыре; тот сидел в Вкелье, окруженный книгами и старинными рукописями. Рравриил не спрашивал о Феодосии, мысли его были по¬глощены религиозной догматикой й Священной исто- ; рией. В конгрегации он выделялся среди других, на него не напрасно'возлагали большие надежды. Он стал пре¬красным теологом и играл главную роль в защите старо¬го языка. В армянской языковой войне XIX века он был основным противником Микаэла Налбадяна. Большой интерес проявлял Гавриил Айвазян к истории своей семьи. Он пытался добраться до ее. истоков, исследуя старинные книги и пергаменты. Обо всем этом он рас¬сказал при встрече брату и, по-видимому, старался убе¬дить его принять древнюю фамилию Айвазян. Во всяком ^•случае, художник отбросил от своего имени неблаго¬звучное «г» и стал подписывать свои картины «Айва¬зовский». Во время пребывания в Италии слава его как выдающегося мариниста быстро росла. Он выставил не¬сколько картин, написанных с натуры — писал он уди¬вительно быстро,—и они имели большой успех. Его ^полотна купил сам папа римский. До нас дошел и вос¬хищенный отзыв Тёрнера морскими пейзажами Айва¬зовского. I Поэтому неудивительно, что в монастыре его при¬няли с почетом, поместили в той же келье, где лет Двадцать назад останавливался Байрон. Немалая честь для молодого художника, которому не так дав¬но посчастливилось познакомиться с самим Пушки¬ным. Когда Байрон был в Италии, он проникся симпатией к армянам и проявил большой интерес к их истории. В этой келье он просматривал древние рукописи и книги, с помощью монахов изучал армянский язык, один из пятнадцати, которые, .судя по его словам, он знал. Он Попытался даже составить англо-армянский словарь. И, разумеется, беседовал здесь с армянскими патриота- Ми о их порабощенной родине, перенося границу куль- 'ппого христианского мира из соседней Греции на г 11 и Арарат. Далекая незнакомая страна, воз- можно, придала свой колорит тогдашним исканиям Ва*Больше ничего не знаем мы о его отношениях с ар-мянами. Еще есть полотно, находящееся теперь в Ереван¬ской картинной галерее,— «Посещение Байроном ост¬ровка Святого Лазаря в Венеции». Это очень интересная картина. Весь совет старейшин, собравшийся на молу... j Полотно делится на две части. На одной Армения. Люди вышли навстречу важному гостю. Они одеты по- праздничному. Целая процессия духовных и светских лиц, напоминающая крестный ход. Впереди монахи и священники. На другой части море, вдалеке Венеция (если я пра¬вильно понял); на первом плане причаленная к неболь¬шой скале лодка и высокая стройная фигура — чело¬век, высаживающийся на берег. Вглядимся в него. Если бы не было написано, что это Байрон, -мы бы его не узнали. Художник изобразил не певца свободы, молодого красивого поэта, каким был автор «Чайльд Гарольда» и «Дон Жуана». Пламя старое пеплом покрылось; Муза в песнях моих чуть жива; Сердце седо — седа голова1 Словно Айвазовский имел в виду эти стихи, напи-санные незадолго до последней поездки в Грецию. Ра¬зителен контраст между той частью, где толпа армян — все красивые, почтенные, серьезные,— и другой, где нет никого, кроме стройного иностранца, неспособного за¬полнить все пространство — какого-то ущербного, странного. Ы Не знаю, может быть, трактовка моя субъективна. ' Б а й р о н. Графине Блесингтон. Перевод П. Краснова. ...Много лет назад, читая работы одного из замеча¬тельных русских литературоведов — несколько его книг посвящено старой итальянской литературе,— я нат¬кнулся на его статью о пребывании Байрона в Италии I в 1816—1823 годах. С тех пор мне стало ясно, что движение филэллиниз- I ма в годы греческой революции не имело никакого отно- I шения к мыслям и чувствам лорда Байрона. А за месяц до поездки в Армению мне в руки попали |три тома Кирьякоса Симопулоса «Какой видели чуже¬земцы Грецию двадцать первого года». Большая глава |там посвящена Байрону, в ней собрано много фактов, ¦ оправдывающих название этой главы — «Пользу или «вред революции принес Байрон?». Глядя на картину Айвазовского, вспоминаешь от- ¦ зывы о Байроне тех, кто хорошо знал его в Италии. «Он в выглядел,— пишут о нем,— преждевременно постарев- I шим. Волрсы его быстро седели. На бледном лице лежа¬ла печать увядания». В другом отзыве отмечается болезненная стареющая |женственность его облика, особенно лица. Белый, как ¦алебастр, лоб, кожа тонкая, белая, прозрачная, так что |на висках ниточками просвечивают голубые жилки... |0 том же свидетельствуют письма самого Байрона. В те I Ани, когда он посетил монастырь Святого Лазаря, он ¦пишет: «Я жил в разврате, хватит с меня. Мне тридцать ;Один год, и впереди так мало лет, месяцев, дней, минут. «Жить одним днем» — этого недостаточно. Мне нужно ¦пользоваться и секундами, ведь как верить в завтра? |3автра, сказал я? Час, минута...» Все это словно слышал и видел Айвазовский. Посмотришь на армян с той картины и видишь: муд- Врые старцы ждут на молу Байрона и тоже об этом знают. ¦ Само собой разумеется. В то время в Италии, пишет ЦСимопулос, уже не говорили о стихах Байрона, его бо¬гатой фантазии, замечательном стиле. «Преобладали ^рассказы о его распутной жизни, злопыхательские слу- |хи, ядовитая молва». Лица армянских старцев напряжены. Некоторые с (беспокойством, даже со страхом смотрят на море, точно ¦Ждут какой-то неприятности. Известно, что Байрон был ¦Неуравновешен и резок с людьми. «У него были психо¬патические проявления,— пишет Симопулос.— Он был .не совсем нормальный. Часто случались истерические припадки И проявлялся маниакальный психоз. Во время 1 писг\пов он терял связь с окружающим-. Автор упо¬минает разные случаи такого поведения Байрона, как немного поздней в Кефаллинпи, в монастыре недалеко от Гимн: монахи приняли его с большим почетом, но в самый торжественный момент Байрон стал «поносить ппмсна, потом покинул зал, заперся в своей комнате, часта вил чем-то дверь и в невменяемом состоянии поло¬ма /1 всю мебель; его с трудом усмирили и заставили вы-пить успокоительное лекарство...». Братья, несомненно, говорили об этом, и, возможно, Гавриил шепотом поведал художнику, что претерпели здесь от этого опасного человека армянские монахи и ?. что происходило в верхней келье, которую обычно отво¬дили поэту. Вот чем объясняется, наверно, напряжен¬ная атмосфера в картине, нервная походка Байрона; неуверенность, даже подозрительность, с которой он смотрит на армянских старцев. Что искал Байрон в монастыре Святого Лазаря?; Пожалуй, то же, что п в Греции. 1 «Усталому от долгой однообразной жизни в Италии, пресыщенному наслаждениями, мне надоело марать бу¬магу еще больше, чем видеть публику, читающую мои стихи, и я решил придать иное направление моим мыс¬лям. II яркие, опасные, славные победы на военном поприще покорили мое воображение. Я приехал в Гре¬цию, но прежде чем присоединиться к грекам, готов был отправиться в Испанию. Однако в последний момент узнал о поражении либералов и безнадежном положе¬нии этой страны. Я понял, что уже поздно. Именно тог-да, в необузданном бреде моей военной лихорадки, я из¬менил планы и повернул руль к Греции». 1 Вот одно из его признаний. Есть и другие. Мы знаем! что он готов был тогда повернуть руль и в другую сторо¬ну и отправиться гораздо дальше. ? ' 1 б ' однажды, плавая по морям, он взял курс па островок Святого Лазаря. лат!3 Ейский комитет мудро решил пос^ деньги пТМа В ГреЦШ0' чтобь? через него передать деньги повстанцам. И д.пя греков, для греческой революции этот план стал роковым. Г Процитирую Симопулоса: «Англичане правильно рассчитали. Одного слуха о денежном займе было достаточно, чтобы загорелся шожар, вспыхнула борьба честолюбий во всех груп-пировках. Вожди сразу поняли, что заем получит тот, кто в критический момент окажется обладате¬лем власти. Заем сулил силу и, возможность уничто¬жить противников... Лорд Байрон и заем слились воедино. Привлечь Байрона на свою сторону означало гарантировать захват власти. И возможность по¬лучить помощь. Ведь, по слухам, он вез в Грецию со¬кровища. С этого момента греческая революция потеряла свой общенациональный характер, незаметно оказалась под тайным, невидимым контролем англичан. Разрасталась вражда, рождалась новая. Гражданская война была неизбежна, и путь для?.иностранного вмешательства от¬крыт. Через два года Ибрагим, почти не обстрелянный, введет свою армию на Пелопоннес. Удивительное един¬ство греков, заставившее турок сдаться в начале борь¬бы, больше не возродилось». Короче говоря, англичане отправили Байрона в Гре¬цию, чтобы замутить воду, и он сделал это лучше, чем кто бы то ни было. Иной вопрос, что двигало им самим? По его словам, лихорадка честолюбия. Когда он собирался ехать в Грецию, как мы знаем, у шего были какие-то странные затеи. Он взял с собой чуть ли не десяток военных мундиров разных цветов — зеленый, золотистый, красный,— украшенных золоты¬ми и серебряными позументами, пояса, эполеты, шине¬ли, кивера с перьями. Он заказал три шлема, украшен¬ных золотом — сам нарисовал эскизы,— и с десяток рабель. Легенда о лорде Байроне, о его смерти в Месолон- Рионе содержит много ошибок, ї Так пользу или вред принес Байрон Греции? Г Нечто похожее на этот вопрос можно прочитать ра лицах армянских старцев с картины Айвазов¬ского. а ТОМ что я когда-нибудь попаду в Армению, я мог ппотга'ть Но никогда не предполагал, что напишу о ПР^гнигу Мысль об этом зародилась неожиданно в пу- НС Но еще бопьшей неожиданностью было для меня за¬кончить книгу об Армении рассказом о лорде Байроне, его роли в событиях 1821 года. Последняя мысль тоже возникла в пути, во время возвращения в Москву. „ Я не делал подробных записей о картине Айвазов¬ского Этого художника мы знаем лучше, чем других ху-дожников той эпохи: он плодовит, его полотна можно ви¬деть во многих музеях. Через его зал в Ереванской кар¬тинной галерее мы прошли очень быстро. Но эта картина словно сама встала перед нашими глазами. Она одна из тех на которые бросишь один взгляд, а они запечат- л яте я в памяти, и потом видишь их мысленно, думаешь О НИХ. л л _ Есть прекрасный армянский поэт, Паруир Севак. Наапет сказал о нем: «Мы возлагали на него большие надежды». Он умер несколько лет назад, не дожив до пятидесяти лет. И раньше я слышал о нем. И они, Как и все, Задыхаются без кислорода, Но только они Без кислорода горят И, обуглившись, воспламеняются1. Замечательные стихи, посвященные поэтам; у него есть сборник о поэтической должности. Там маленькое стихотворение «Рождение поэта», написанное как свое¬образный аккомпанемент к старинной песне о рождении Ваагна: ? ¦ Поэт в тебе родится тогда, Когда понимаешь вдруг Истинный смысл твоего труда, Который в том, что твоя строка — Письмо умирающего моряка, В бутылку вложенное, чтобы зов, Море времени преодолев, Достиг хоть когда-нибудь берегов2. Смерть Севака его соотечественники восприняли I Я Перевод В. Микушевича. как национальное горе. «Еще одна страница в чершН Р рамке в книге наших скорбных од»,— написала одна иР F лучших армянских поэтесс Маро Маркарян, мать к Анаит. Мне рассказывали о большой поэме Паруйра Сева- 1 ка «Несмолкающая колокольня», которую высоко ценят I в Армении. На а пет, как обычно, ругал переводы, обещал найти I лучший и принести мне. Перед самым моим отъездом I он появился на аэродроме с тремя номерами жур- I нала «Литературная Армения», выходящего в Ереване I на русском языке. Там было опубликовано несколько I отрывков из поэмы. Насколько можно судить по ним, поэма эта как бы I несмолкающий колокольный звон. Звон колоколов объ- I единяет отдельные части, как единства-молитвы в I «Скорбных одах» Нарекаци. У Севака ряд небольших Iсимфоний: Милосердия, Надежды, Пробуждения, Гре- I ха, где рассказывается о подвиге великого звонаря Ко- I митаса, необыкновенно одаренного музыканта с тра- I гической судьбой. Он принял имя великого певца и I строителя XII века, католикоса Комитаса. Учился в Эч- |миадзинской семинарии, затем стал монахом. Жил в I Стамбуле, много трудился, собирая и обрабатывая му- ¦ зыкальные сокровища своей родины. Во время геноцида ]его схватили и угнали вместе с другими, но кому-то уда¬лось его спасти. Комитас сошел с ума. Он жил больной I в Париже и умер в 1935 году. Несмолкающая колоколь- |ня Севака — это, разумеется, символ непобедимой Ар- |мении. В краю, чтб, родившись еще на заре, Армении имя носил — Айастан — С времен фараона до Пуанкаре, Рукой своих внуков кровавый осман И кайзер Вильгельм своей царской рукой Со слова «Армения» Буквы, С живой, Соскабливали, как ненужную тень, И день настоящий, И завтрашний день, Чтоб с ними и прошлое тоже смести... II выскребли, Выскребли все же почти!1 1981 года. « Во славу аллаха султан Гамид Решил — К устрашению Всех армян И к сведенью Старой Европы, Что длинный свои нос норовит Засунуть в дела отдаленных стран... Бедствия были в более отдаленные времена. Но с XVII века армянская история становится особенно трагичной, так как европейские государства начинают играть более активную роль на Востоке и армянский вопрос, как и греческий, приобретает новое значе-ние. Под равномерный гул самолета, нарастающий, когда мы пролетаем над изрезанными вершинами Кавказа, я слушаю колокола Паруйра Севака и наслаждаюсь ис¬кусство?.! великолепного звонаря нашей эпохи. Восхи¬щаюсь тем. что звон старинного колокола в руках на-стоящего мастера может влиться в песню нашего безум¬ного времени, когда мы ухитряемся читать стихи на вы¬соте в девять тысяч метров. Восхищаюсь искусством поэта слагать звуки — шаги героя Севака сливают¬ся с шагами его народа с самого начала истории,— бить в колокол вдохновения, знания, мастерства. И ме¬ня охватывает скорбь, которой проникнута вся по¬эма, скорбь родины, которую покупают, уничтожают. идним движением руки, будто нанеся удар по го¬лове. • I де г. Рег'нстГн ЛОЭМЫ <Несмолкаю^ая колокольня» даются в перево-И слово «Армения» он запретил. Стер с карты, из книг, С языка соскоблил — Вот стер его! Нету! Свидетель — аллах. И не было! Так поступали султан, младотурки, кайзер Виль- игельм, русский царь... На превосходной картине Суренянца письмо, бро- вдценное на ковер католикосом Хримяном — за патрио- ] тизм армяне прозвали его Айрик, Папочка,— указ рус- I ского царя об уничтожении Армении — тоже удар по I голове. Трудно забыть это выражение на лице старца, 1 насмешливое и удрученное... Читая в самолете стихи Севака, я снова вспомнил I Айвазовского и пожалел, что не рассмотрел повнима¬тельней его картину, но было уже поздно, я не мог зайти I Хоть ненадолго в Ереванскую картинную галерею. На I меня большое впечатление произвел сам Байрон и лица I армянских старцев. Я записал одну мысль умнейшего Налбадяна: «Европейские силы не перестают помогать Турции; I они ни за что не допустят, чтобы исчезла Турция: иначе 1 армяне, славяне и греки, порабощенные турками, вый- I дут из-под покровительства этих цивилизованных пра- I вительств...» Так писал Налбадян, защитник народного языка, I противник Гавриила Айвазяна в этом споре. Художника Айвазовского мы считаем романтиком, ] но некоторые вопросы на расстоянии представляются по-иному. Может быть, его картина далека от того, что I мы находим в хороших стихах, в теориях романтизма и реализма, и дело гораздо проще, как это обычно бывает I в искусстве: художник по-своему попытался передать то, I что. слышал вечером от брата в монастырской келье J на островке Святого Лазаря. И то, о чем тот умол- I чал. ? Ведь, наверно, уже наступил момент, когда с образо- I ванием, полученным там вардапетом Гавриилом Айва? I зяном, и с языком, на котором он привык выражать свои ї мысли, уже невозможно было двигаться вперед, продол- Вкать. I — Расскажи мне еще,— просил его, должно быть, ¦ Не могу, Ованес. Большего не скажешь. ¦ Даже мне? ¦ Просто-напросто сказать невозможно: челове¬ческая речь этого не потерпит. Постыдное совершил в нашем монастыре этот эгоист, негодяй, сумасшедший. Лучше мне замолчать, не подобает моим устам... Не принуждай меня, Ованес. Натерпелись святые отцы, по¬ка избавились от его присутствия. К счастью, начались греческие события... Ах, сколько всего повидали эти стены* и выразить невозможно... | |
| Просмотров: 886 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
