| Главная » Статьи » Армяне М. Александропулус |
Хачкар
| Хач» — это крест, и «кар» — камень. Но « ачкар» — это не просто каменный крест а художественный символ армян. В нем отразился их декоративный вкус, тонкое! чувство красоты и в какой-то мере история народа. Они берут большой камень и превращают его в кружево, ковер, сад, песню. В центре высекается святой животворный крест, а вокруг травы, цветы, плоды, люди, звери, птицы, разные орнаменты и буквенные вензеля. Размеры так же разнообразны, как и орнамент. Обычно метр в основании и полтора в высоту, но есть хачкары больше и меньше. С помощью большого зубца камень крепится на могильной плите — вертикальный символ жизни. Но он может стоять и на перекрестке дорог или где-нибудь в другом месте, напоминая о важном событии, дате или просто для украшения. Плита монолитная и довольно толстая, в десять, пятнадцать или двадцать сантиметров. Мастер, как правило, высекает крест в рамке. Иногда верхняя часть наклонена вперед, как защитный козырек над каменным кружевом но все это необязательно, кроме креста и орнамента воплощающего идею цветения. Особенно восхищает, с каким искусством достигают армяне ритма, не повторяя сухо одних и тех же деталей В этом они особенно изобретательны. Многообразие стремятся дать в равновесии В два оконца, одно против другого, в две колонны, на которые опирается свод, в двух птиц, сидящих клюв к клюву, в два листа одного и того же растения и в два лепестка одного цветка мастер всегда внесет что-то свое, делающее их различными хотя они и близнецы-братья. Наблюдая жизнь, худож» ник убедился, что в ней нет ничего абсолютно похожего чем-то отличаются друг от друга даже два наших глаза и это наблюдение он использует в работе, с редкой изо-бретательностью предлагая игру, подчас .прелестную, увлекательную. Сколько хачкаров в Армении? Очень много. Большинство находится там, куда их поставили с самого начала, пять или десять веков назад. Одни стоят, другие лежат. Нынешний католикос1 Ваз- ген 1 собрал некоторые лучшие образцы. На широкой лестничной площадке его резиденции стоит хачкар, если не ошибаюсь, двенадцатого века. Известно имя художника. Это варпет Момик, прославившийся воздвигнутыми им церквами. Другой хачкар тринадцатого века находится в Ереванском историческом музее. Это шедевры, Гермесы и Афродиты армянской скульптуры, достигшей огромных успехов в декоративном искусстве. Достаточно увидеть один из этих хачкаров, чтобы понять, какого развития достигла обработка деталей, напоминающих прекрасную резьбу по дереву. Иногда рассматриваешь камень и чувствуешь себя Фомой неверующим: хочется отколупнуть кусочек кружев, словно они из мягкого и эластичного -материала. Каков возраст этого искусства? Говорят, оно возникло не раньше чем в IX—X веке. Очень давно сюда пришли арабы с их культурой и замечательным декоративным искусством Однако хачкар — явление чисто армянское. Он не похож на арабески ни по технике, .ни по внешнему виду, ни по идее. Искусства живут, как люди. Одно рождает другое. Ничто не появляется на свет само по себе. Но когда прерывается в искусстве естественная цепь рождений, это еще не значит, что непременно усваивается влияние, пришедшее извне, из другой культуры. Так и история хачкара, обрываясь в средние века, отсылает нас к искусству армянской миниатюры. Хачкар, по всей вероятности, вышел из хорана. Их генетическая связь бросается в глаза. Хоран — это ниша, дверь, царские врата, ведущие в алтарь, и те, что расписывали художники на старинных рукописях, врата древних Евангелий. Украшения и архитектурные элементы переносятся с камня на страницу рукописи, из скульптуры в живопись. Хачкар — это тоже врата, вход в мир армянского искусства. И, как я сказал выше, в армянскую исто- рию и жизнь. Теперь, когда я пытаюсь изложить свои впечатления от путешествия, я вижу, что знакомство с Арменией должно начинаться с хачкара. В нем находишь важные ключи — как те, что изобразил древний художник под аркой входа,— которые могут помочь читателю ориентироваться в лабиринте текста. На тонко обработанной каменной плите отразились талант и темперамент армянина, его трудолюбие, способность не повторяться в тонких и сложных переплетениях искусства. Здесь ощущаешь упорную борьбу с твердым камнем, на котором армянам выпало жить, победу над ним. Плита эта — история и география, особая, характерная поступь по каменистой земле и в суровой истории. О многом важном повествуют эти каменные книги, исторические памятники Армении под лучами солнца, дождями, красиво освещенным небом. Камни эти говорят так же, как у нас говорят две белые колонны с каннелюрами на фоне синего неба. Следует отметить стремление армян заполнить свою страну множеством разнообразных вещей. Это жажда и настойчивая необходимость. Древняя большая история живет в этой маленькой стране, которая смотрит не только назад; она трудится, идет вперед, неся с собой старый груз, который не может доверить никому другому. Прошлое армян — это не греческая история. Культурному человечеству не приходилось поднимать такой груз. Армянин знает, что красивый хачкар, и изумитель-ная церковь VII века, и редкий пергамент никто, кроме него самого, не сбережет. Армянину не дано право забывать о своих древностях. И мы видим, как новые течения жизни пробуждают здесь старые образы. До-стойны восхищения современные армяне — художник, скульптор, поэт, прозаик, строитель, гражданин, вносящие свою лепту в национальную историю,— которым удается сохранить самобытность, не отстать от других и сберечь ценности прошлого. Традиции древних мастеров, конечно, живы в сознании современных творцов. Два посещения Ереванского музея современного искусства полностью убедили меня в этом. Но еще раньше мне предоставилась другая возможность прийти к тому же выводу. .Однажды я решил подняться на голую гору, очаровавшую меня своими красками. Вначале я шел по лесис- той лощине («Счастье, что волки тебя не съели»,— сказал мне потом Наапет) и, как предполагал, не видел ни поразивших меня красок, ни красивых каменных пород. Выйдя из леса, я попал в густую высокую траву, которая чуть ли не с головой скрывала меня и мешала передвигаться. У меня давний опыт хождения по горам. Я чувствую их. Но здесь, наверху, понял, что легко могу заблудиться. Потеряться, как в море. Кругом трава и небо. Пройдешь немного и уже не понимаешь, как попал сюда, откуда явился. Я вышел из дома в полдень, а теперь уже смеркалось. Я не стал спускаться обратно в лощину, которая теперь казалась еще темней и круче, а пошел по хребту. Лес наконец начал редеть, и вскоре я очутился в широкой расселине, которая, поднимаясь от реки и переваливая через гору, вела на другой склон. Впереди виднелись железобетонные столбы с натянутыми на них толстыми .проводами, идущими вдоль дороги, и накренившаяся на один бок, словно сброшенная сверху, бетонная будка с окошечком, куда входили провода Когда я собрался перейти дорогу, то услышал чей-то голос. У подножия одинокого дерева лежал, положив голову на автомобильную покрышку, старик. Все это показалось мне несколько странным: бетонная будка, провода, покрышка. В нескольких метрах от дерева из красной пластмассовой трубы выбегала струйка воды и, описав небольшую дугу, падала на лужайку А потом, журча, бежала по канавке. Со стариком мы хорошо побеседовали. Я узнал, как его зовут, сколько ему лет, что он делает на горе. Узнал и то, что скрыл от меня Наапет,— как нас, греков, называют армяне. Необыкновенно симпатичный дед, ем> больше восьмидесяти пяти. Это мы установили, загибая на каждый десяток по одному пальцу — так считали во времена Гайка Наапета, древнего деятеля, внука Ноя, прародителя армян. Деревня старика за горой, а здесь он стережет воду, «бассейн», как он выразился. За покосившейся бетонной будкой — резервуар. Воду в него доставляют по трубам и тут распределяют между селами, санаториями и спортивными лагерями, находящимися на другом склоне, там, куда ведут провода. У старика была необыкновенная палка-посох, тонкое копьецо из очень твердого дерева с железным наконечником; одно лезвие пошире, как у топора, а другое клином, ручка в виде двуглавого орла. Стоит чуть ударить железным наконечником, и он войдет в камень. Старик сказал, что защищается палкой от волков, каба-нов и прочих зверей, больших и маленьких. Продолжая разговор, мы как бы создали «хачкар», ухитрились заселить небольшое пространство кучей уди-вительных вещей и событий, начиная от эпохи Гайка и до наших дней. Русский язык он знал плохо, старые, полузабытые воспоминания. Найдя нужное слово, он смеялся по-детски радостно: вот, мол, наконец попал в точку. Если бы из-за деревьев выпрыгнул волк и набросился на нас, старик, наверно, сначала вспомнил бы, как будет по-русски «волк», посмеялся, а потом уже поднял палку с первобытным наконечником. Как у многих одиноких стариков, ширинка у него на штанах была расстегнута и виднелся кончик лемеха. Этим лемехом старик, видно, усердно пахал землю — ведь от детей, которых мы не считали, у него было двадцать восемь «других детей», то есть внуков, и от них еще двенадцать. Стало быть, он с лихвой выполнил свой долг перед родиной и теперь может со спокойной совестью лечь, по его словам, «под хачкар». Через несколько дней мы побывали в Ереване у друзей Наапета. Посидели в мастерской художника за столом с коньяком и водкой. Стоило бы где-нибудь в другом месте описать армянский стол, даже если он накрыт экспромтом в мастерской художника. Какая это живописная картина по цвету и обилию трав — лук разных сортов, анис, петрушка, каперсы, салат-латук, редис, базилик, который здесь называют «реган», сельдерей,— они подаются свежими пучками, самая хорошая и полезная закуска. В тот вечер я впервые услышал о замечательном армянском художнике Ерванде Кочаре, умершем несколько лет назад. Он родился где-то в Восточной Армении, учился и делал первые шаги в Тифлисе; там появились его первые произведения. Потом уехал в Париж и работал среди выдающихся европейских художников. В Европе его знают главным образом по выразительной пространственной живописи peinture dans le'space; его произведения считаются шедеврами этого жанра и хранятся в Парижском музее современного искусства. Незадолго до войны он вернулся в Армению и, по-видимому, пережил трудный период адаптации. Бурлившие в нем силы искали нового выхода и нашли его в скульптуре (это было у художника в крови, ощущалось в его живописи). В тот вечер разговор зашел о двух больших его скульптурах, стоящих на площадях Еревана, Давиде Сасунском и Вардапете Мамиконяне. Первый — армянский Дигенис Акритас , а второй — лицо историческое, как царь Ираклий, участник борьбы, которую вели в V веке армяне с персидскими Сасанидами. По этим бронзовым всадникам видно, что они — творение рук замечательного художника, поэта и мастера, которому все подвластно. Одна неожиданная линия вдруг убеждает в его всемогуществе, как одно слово, подчас самое обычное, заигравшее новыми красками в тексте, свидетельствует о редком владении языком. Из произведений Комара зрелого парижского периода сейчас в Армении есть только одно — если я правильно понял, ведь я сказал, где мы находились в тот вечер, что ели и пили. Мне показали его в альбоме. Называется оно, кажется, «Корень и Поколения» или «Родитель — Поколения». И вот пример того, как создаются новые хачкары. Обнаженный старик лежит на овечьей шкуре, как во времена, скажем. Гайка. Там он на кучу его посадил многолиственных, свежих сучьев, недавно нарубленных, прежде косматою кожей серны, на ней же он спал по ночам, их покрыв2. Очень древний старик с густыми усами и бородой, необыкновенно живой, в обрамлении того, что взошло на земле из посеянных им семян. На первом плане его рука с раскрытой ладонью, рука честного труженика. Она принимает на себя всю тяжесть, подобно мощному атлету, поднявшему пять-шесть своих товарищей с такой легкостью, точно это кисть винограда. Между ногами старика угнездился лемех, которым он вспахивал поле. Не такой, как у того старика, которого я встретил позавчера на горе, а острый, молодой. Рядом стоят мот лодые мужчина и женщина. Тело того и другого — во плошение здоровья и красоты. Они как бы сливаются и образуют вертикальную плоскость креста. Более свеТ" лая и нежная ветвь женщины, более твердая и темная бронза мужчины. Голова женщины наклонена вправо и образует поперечную перекладину креста; другая перекладина — плечо и угловатый локоть мужчины. Между ними возвышается глава креста: красивое мужское лицо и прижатое к нему тельце ребенка, сидящего на плечах матери, с выставленным вперед лемешком и голубем в ладонях — обещанием будущих ответвлений. То же символизируют краски, зеленоватые, красноватые, приглушенные и более светлые, с огненно-медным отливом созидания. Художнику было двадцать пять лет, когда он написал эту картину. Бежали часы в ковчеге художника, как бегут волны в море; мы плыли под парусами и никуда не приставали — всюду побывали и все видели с нашей палубы — из-за стола. Прозвучало множество разных тостов... Здесь подобные путешествия длятся долго. Армяне щедро наделены чувством юмора, а в странствиях такого рода он неиссякаем. Когда они пируют с друзьями, застолье для них как каменная плита для хорошего мастера-резчика. Они неутомимы, изобретательны. Любезны, деликатны и ненавязчивы. Предлагают гостю принять участие и тоже вырезать цветок на их хачкаре. Когда мы пили за Гайка, Ару, Семирамиду, то вспомнили о Платоне. В «Государстве» Платона есть миф, немного похожий на легенду об Аре и Семирамиде в ее первоначальном, языческом варианте. У Платона воскресает убитый на войне герой Эр, сын армянина из Памфилии. Поэтому мы подняли сразу три тоста: за Платона, Эра и его отца-армянина. Потом разговор зашел о том, как один из древних армянских царей, Тиг- ран, в I веке до н. э. решил объединить два пантеона, I греческий и армянский. Он распорядился поставить гре- ческие статуи в ниши храмов, где уже стояли армянские, Геракла сделали богом и поставили рядом с богом вой- ны Ваагном. Так как Ваагн был богом солнца и огня, в другой нише его объединили с Аполлоном. Как и все ценные идеи, начинание Тиграна не нашло поддержки. В тот вечер мы его продолжили, выпив из одного бокалаза Зевса и Арамазда, потом за Анаит и Артемиду, Гермеса поставили в одну нишу с Тиром, Афину — с Нанэ, Астхик — с Афродитой. Затем мы вернулись к Гайку, выпили и за Ерванда Кочара и старого неутомимого родоначальника на его картине. И наконец «выреза-ли» еще один цветок, поговорив о другом старике, который живет на горе и стережет воду, продолжает усердно трудиться. Так мы создали хачкар на тему: Родители — Поколения. Поэтесса Гаянэ сказала, что у нее есть прекрасная книга, изданная в США, с фотографиями всех лучших хачкаров. Но художник Вахэ, хозяин мастерской, возразил: — Здесь, в мастерской, у меня есть кое-что получше. Он осторожно снял с этажерки длинную папку. Там было несколько картонов с рисунками и фотографиями: хачкары и детали древних монастырей. Вахэ выбрал фотографию очень древнего хачкара Крест занимает почти всю плиту, оставляя узкую рамку из двух виноградных лоз. Своей бесхитростной игрой они заполняют пространство, а в четырех точках, словно крепко обнявшись, выгоняют несколько листьев и четыре грозди, по одной с каждой стороны. Вот и все. Четыре лепестка креста — одинакового размера — выходят из округлого сердца и расширяются на концах. Раскрываясь, они делятся на два треугольника. В их гнезда входит лоза. Хачкар впечатляет простотой линии и мысли. Очень естественно живут на камне листочки, лозы, виноградины. Все принялись разглядывать фотографию. Мнения разделились. Сошлись в одном, что это великолепная работа. Некоторые видели этот хачкар впервые и считали его ценным для себя открытием. Назвали монастырь, где сделана фотография. Судя по тонкой работе, хачкар был очень древним. Потом Вахэ показал на виноградинах буквы И тут началось самое интересное. Что же эти буквы означают? Вахэ, и раньше пытавшийся раскрыть тайну, сказал, что они не прочтены. Выдвигались разные предположения. Одни ученые, датируя каменную плиту шестым веком, считают, что буквы означают четыре стороны света. Палеографы с ними не согласны. Другие предполагают, что это четыре мировые стихии: Огонь, Земля» Воздух и Вода. Но как соединить воззрения древних философии и религий с христианским крестом? — Может быть, это вовсе и не христианский крест,—- заметил Вахэ. Один поэт дал свое толкование. Он прочел буквы не как ученый, а, как подобает поэту, с помощью интуиции и считает, что они означают четыре знамения армянской судьбы. И Вахэ назвал их, а мне перевели: — Внизу написано «Память», наверху «Хлеб». На одной перекладине «Буква», а на другой «Песня». Я попросил Гаянэ записать эти слова в мой блокнот по-армянски латинскими буквами и медленно прочитать, чтобы я запомнил. До сих пор у меня в ушах звучат четыре удара смычка, которым она нежно провела по своей виолончели: Хишатак, Хац, Тар и Ерг. Так обогатился я в тот прекрасный вечер, прибавив четыре константинаты1 в свою сокровищницу. | |
| Просмотров: 1273 | Теги: | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
