Византийские императоры стали проводить в Армении политику принуждения. Поборы, вербовка в армию, искоренение населения и перевод его в другие области империи стали столь привычными явлениями, что складывается впечатление, будто для Константинополя Армения была питомником не только лошадей и мужчин для армии, но подчас и женщин с детьми, которых время от времени срывали с одного места и переселяли в другое, «для пополнения мужского населения», как писали старые греческие историки. Большей частью такие меры принимались после восстания армян в византийской армии или после войн на армянской территории с персами или арабами. История Армении с VII века до турецкого нашествия — это длинное повествование, полное подобных эпизодов.
Арабские набеги продолжались полтора-два века. Арабы вторгались, разоряли страну и тоже брали трофеи и пленников, которых уводили в свои края «для пополнения мужского населения». После их ухода кому- нибудь из армянских феодалов удавалось прибрать к рукам опустошенную страну и основать в ней свое княжество или царство. Если он был хоть немного хал- кидонитом, то ладил с византийцами; на определенных условиях императоры позволяли ему править. Если нет, обычно посылали армию под командованием какого- нибудь Нарсиса, Варды или Фоки. Свергали с трона одного царя и вместо него сажали другого, прохалки- донского, а нередко никого не сажали, забирали что можно и присоединяли небольшое царство к своей империи. Как мы сказали выше, Таронит, Васпуракан. Ани и другие царства именно так были разорены и присоединены к Византии.
Непонятное для армян гречеокое слово «экзориа» (ссылка, изгнание) от частого употребления стало в представлении армян страшным топонимическим понятием. У епископа Себеоса мы находим такую потрясающую фразу: «Он (император) приказал, чтобы того с женой и детьми отправили в место заключения, которое называют Акзорк».
Еще до нашествия турок почти вся Армения была присоединена к Византийской империи, а население ее истреблено. Киракос пишет об этой мрачной эпохе:
«...жители нашей страны строили козни, запугивали, обвиняли друг друга в верности басурманам, предавали императору, ишханам и самому патриарху — и он выступал против других,— а в результате их искоренили в родных краях и отправили в другие места. Те, кто оставались, были как сироты, бродившие здесь и там. Греки правили страной двадцать лет. Потом пронеслась буря и извергла людоедов, предавших огню нашу родину и столицу Ани,— ведь кровожадный зверь, откликающийся на имя Арп Аслан, осаждал ее двадцать семь дней и после этого захватил; он истребил всех жителей, никого не пощадив. И перестал существовать царский наш род».
Турки, если разобраться, беспрепятственно вступили в Армению. Султан Арп Аслан в 1071 году при Маназ- керте возле озера Ван без особого труда разбил армию Романа Диогениса. Эта победа открыла перед турками ворота в Малую Азию. Самого византийского императора взяли в плен.
Армянский монах пишет:
«Дали большой выкуп, и султан освободил Дюзена. Но народ не хотел ему подчиняться... посадили на трон Михаила, сына Дуки. Михаил со своим войском разогнал войско Дюзена; солдаты схватили его и надели ему на голову мешок. Когда Дюзена вели по улице, был получен приказ императора ослепить его, и тот от беды своей умер».
Обо всем оставили свидетельства армянские историографы. Древние бедствия Армении увековечены в старинных церквах, сохранившихся кое-где в высоких горах, а также в жизнеописаниях некоторых выдающихся патриотов.
...Там, где дорога идет под гору и девает крутой поворот, перед нами внезапно обрушиваются камни, и мы едва успеваем увернуться от них, пронесясь молнией, как древний голубь. Чуть поодаль останавливаемся. Выходим из машины и с ужасом смотрим вверх.
Видна разрушенная стена. Развалины древней крепости Магистроса.
Там сражались его предки, а после он сам. Ключа от этой крепости он взял с собой, из рук в руки отдал их императору Константину Мономаху и до конца жизни остался служить византийскому престолу.
Это произошло в те годы, когда македонская династия истребила остатки местной аристократии...
Впереди село Бжни. Оно живет своей долговечной жизнью. Возвышается храм X века, построенный самим Магистросом. Мы идем его осмотреть. Церковь тоже живет своей жизнью. Древнее, высокое, четырехугольное здание с крестовым сводом; вокруг яблони, ореховые, абрикосовые, миндальные деревья, могилы. В храме венчание. Пахнет ладаном, свечами, вином, табачным дымом. В центре стоят люди, внимательно следят за обрядом. Молодежь и многие из гостей не обращают внимания на церковную службу. Они входят, выходят, курят, разговаривают и, сидя на стульях, весело болтают, энергично жестикулируя. Возле двери стоит, прислонившись к стене, пожилой человек, может быть, инвалид войны, курит сигарету и читает «Правду».
Мы наблюдаем за обрядом. На голове у жениха старый позолоченный венец, у невесты — более легкий, изящный. На них набросили что-то вроде ризы. Два друга, стоящие позади, символически подняли руки, словно держат венцы. Псалмы поют хором, но выделяется голос священника, который явно навеселе. Все это видят, и поэтому церемония принимает веселый, жизнерадостный характер. Когда' мы собираемся уходить, священник, оставив венчающихся, одним прыжком оказывается на алтаре, который приподнят примерно на метр от пола, отделен от храма красноватым занавесом и поэтому похож на театральную сцену. Там он продолжает играть свою роль: поёт, крестится и делает другие символические жесты.
Мы тоже выходим из церкви веселые, будто нам поднесли хорошего вина. Но при виде могил и древних хачкаров впадаем в уныние.
Снова говорим о Григоре Магистросе. В армянской истории титул «магистр» стал уже фамилией выдающегося представителя армянского средневековья и одного из первых представителей Возрождения. Так и в энциклопедии: Магистрос Григор, хотя он принадлежал к аристократической семье со знаменитой на армяно- персидском Востоке фамилией Пахлавуни. В историю и литературу Армении он вошел под тем высоким званием, которое дали ему византийцы, когда он вручил им ключи от своей крепости — еще один драматический эпизод в Симплегадах армянской истории.
— Но почему Магистрос поехал и отдал им ключи от своей крепости?
— Чтобы они сами не отобрали ключи.
— Правильно сделал.
Магистрос построил много церквей в той большой области, которой правил его род. В нескольких километрах от горных теснин Бжни мы видели один из самых красивых армянских монастырей, Кечарис, который очень хорошо сохранился. В его ограде три церкви. Самую большую в память святого Григория построил Магистрос в 1003 году.
Он был выдающимся ученым и отважным воином. Его письма, главным образом те, которые он писал из Византии своим соотечественникам, замечательный памятник древней армянской литературы. Они свидетельствуют об его исключительной образованности, одаренности, а также о большой душевной драме его рода, особенно в ту эпоху.
Давно уже пришел конец всемогуществу Халифата, и армянские князья стремились вновь объединить свои княжества в единое государство со столицей Баграти- дов Ани. Это была мирная передышка. В монастырях готовы были вновь расцвести армянская наука и литература, и появилось несколько выдающихся личностей, как, например, поэт Нарекаци на озере Ван и философ Магистрос в царстве Ани. Но мирная передышка вскоре кончилась. Пала династия Багратидов; ее последнегоЦаря, молодого Гагика П, византийцы заманили в ло вушку и взяли в плен. В боях с византийской армией погиб дядя Григория Магистроса, царский военачальник Ваграм Пахлавуни. Несколькими годами раньше был убит и отец Грнгора, Васак Пахлавуни. Друг и соратник последнего армянского царя, Магистрос воевал вместе с ним то против византийцев, то против турок. Потом он попал в опалу, и молодой царь Гагик заключил его в крепость Тарон.
В Константинополе, куда Григор приехал, ему пожаловали звание магистра, высокое звание, второе или третье после кесаря. Папарригоиулос пишет «высшее государственное звание», хотя полномочия у магистра в разное время были разные.
Григора Магистроса отправили управлять Месопотамией. Там он упорно, но без жестокости боролся с ересью тондракийцев1, более новым смелым вариантом павликианства2. По-видимому, он достиг больших военных и административных успехов. Ему присвоили звание доместика (военачальника) и доверили управление Тароном и Васпураканом.
Но душой Григор стремился к другому.
Какие бы звания ему ни присваивали, из головы его не выходили четыре искусства греков: арифметика, геометрия, музыка и астрономия. «Познав их,— пишет он в своем письме,— мы приобретаем неисчерпаемые сокровища, которые никто не может отнять; они самое ценное из того, что дала нам жизнь».
Небольшое собрание его писем включено в «Историю древнеармяиской литературы» Манука Абегяна. Даже этого немногого достаточно, чтобы понять, какая широкая образованность, оригинальность и блеск мысли отличают Григора Магистроса. Одним из его адресатов был архиепископ Петр, еще одна интересная личность той эпохи. Армянские историки осуждают его за сочувствие византийцам; с помощью Петра Константинополь прибрал к своим рукам и другие армянские царства. Архиепископ был очень богат, «но к концу жизни понял, сколь тщетны в этом мире роскошь и богатства».
Обращаясь к нему, Григор говорит:
«Хотя ты, святейший владыка и апостольская глава всех наших-епископов, пишешь мне и даешь прекрасный совет, чтобы твой слуга в своих философских трактатах более подробно обо всем распространялся, что порадовало бы тебя, как радуют отца успехи сына, однако я предпочитаю всегда оставаться кратким, ведь подобно тому как с помощью лишь четырех прямых линий можно составить сколько угодно геометрических фигур, так и одного слова, если оно правильное, нам достаточно, чтобы постичь множество других, из него вытекающих».
Он досконально изучил древнюю мифологию и философию, прекрасно знал Платона и Аристотеля, перевел их на армянский язык. Этот национальный просветитель обладал глубокими знаниями,-огромным рвением и тонким чувством юмора. Он пишет своему другу, который отличался чревоугодием и, поклоняясь халйидон- скому «верую в двоедушие» Христа, чувствовал себя вправе каждый день есть рыбу, к которой питал особую слабость. Друг посулил прислать Григору форель, но не спешил выполнить обещание.
«Пришли мне,— пишет Магистрос,— поскорей форель, иначе я сочиню тебе послание, в котором залью тебя потоком красноречия, да так, что, уверяю тебя, ты будешь есть свою форель и разных пресмыкающихся, козявок и мерзких гадов, которых, как мне известно, ты вкушаешь по пятницам, а я заставлю тебя с ужасом и отвращением извергнуть их из своих внутренностей».
Как видно, Григор чувствовал себя совершенно свободно в сфере родного языка. Ему ничего не стоило сесть и написать большую поэму из шестнадцатислаж- ных стихов. Он и сочинил такую в 1045 году, когда приехал в Константинополь и отдал императору ключи от
своей крепости. Там он познакомился с одним арабским поэтом. Тот долго распространялся об арабской поэзии, и Григор почувствовал себя задетым, особенно когда поэт стал кичиться изяществом арабской рифмы. «Ты называешь это поэзией,— сказал Григор,— потому что ваши стихи оканчиваются на один звук? Сейчас, немед-ленно, я сочиню тебе сколько угодно стихов. Столько, сколько написал Мухаммед за сорок лет, я напишу за четыре дня. И все мои стихи будут оканчиваться слогом «и», который ты считаешь лучшей рифмой».
Взяв темой свободное изложение Священного писания, он сочинил за четыре дня тысячи шестнадцати- сложных стихов с рифмой «и». Свое произведение он назвал «Тысячестрочник». Это первая армянская поэма, где последовательно употреблена рифма. Позднее один из его потомков, выдающийся армянский поэт Нерсес Шнорали, напишет «Элегию на падение Эдессы» в четыре раза длинней, чем «Тысячестрочник».
То так, то этак старался рассеять Григор множество печалей, своих и родной страны. Сохранилось его письмо к католикосу Петру, где он пишет, что, передав свою крепость, он совершил неразумный поступок, но ничего другого нельзя было сделать в трудных обстоятельствах, в коих оказался он и его родина.
«Пусть соблаговолит твой всесведущий ум рассудить мой неразумный поступок, из-за которого я изведал больше огорчений, чем сам Приам1, так и не увидевший светлого дня. Простой народ рассказывает такую сказочку о предусмотрительном жаворонке: он упал однажды с высоты и, очутившись на земле, протянул лапки к небу, так как испугался, что оно вот-вот упадет и его раздавит; поэтому жаворонок и пытался своими лапками удержать небо. Люди при виде его, смеясь, говори ли: «Ну, простофиля, разве этими тростинками удержишь небо?» А птичка им отвечала: «Что могу, то и делаю». И то, что я, как ты видишь, делаю теперь, это мои лапки-тростинки... Но, упоаая на господа Бога и веря тамошним обещаниям (то есть византийцам), я послал гонца к себе на родину, которую предали уже многие, посему мы, гонимые, и бежим оттуда. Да свершится суд божий».
Этот человек являет вершину мысли и чувства в трудный период для своего народа. Собственный горький опыт он пытался передать потомкам, что видно из его письма к сыну:
«Как только ты стал разбирать буквы, я принялся с нежностью и рвением, как хорошая кормилица, вскармливать тебя день и ночь сочинениями Платона, Стагири- та' и теперь взамен очень прошу тебя не забыть наши традиции, не дать погаснуть в себе любви к Христу, нашему Богу, и к тому, кто был первым нашим светочем,— я имею в виду Партева».
Сын Ваграм стал его преемником, правил Месопотамией и Тароном, но мечтал о том, чтобы посвятить себя церкви и армянской науке, как просил его отец в завещании. Он встречал упорное сопротивление императора, но в конце концов добился того, что хотел. Тогда он сложил свои полномочия и стал армянским архиепископом, католикосом Григором III. Вскоре он покинул и патриарший престол, отправился в Константинополь и далее в Египет и Палестину. Он поставил своей целью собрать и перевести на армянский язык жития мучеников, за что и получил имя Вкаясер, то есть Мартиро- фил2.
Имя Григора Магистроса часто встречается в сочинениях его потомков, многие из которых при новом внезапном расцвете культуры армянского народа занимали видное место в Киликийском царстве,— то был последний проблеск в истории Армении, ибо после турецкого нашествия там на долгие века воцарилась ночь.
Переходя к краткому изложению последнего этапа древней армянской истории, приведу две легенды из хроник.
Однажды в Трапезунд на водосвятие пригласили
армянского патриарха Петра, бежавшего с родины. Был там и византийский император. Петра и его епископов поставили на берегу реки выше по течению, поскольку армяне святили бы воду не по греческим канонам, и позаботились, чтобы перед впадением реки в море воду после армянских благословили греческие священники. У греков был голубь, наученный летать над рекой; он призван был показать, что святой дух благословил греческие воды, а не армянские. Но произошло чудо: когда Петр освятил воду, река повернула вспять, и сверкание ее, затмив свет солнца, всех ослепило. А когда голубь взмыл над водой, в него когтями-вцепился орел и унес в I даль небесную.
Все подивились невиданному чуду, и греки отослали Петра еще дальше, в Севастию. Там армянским патриархом был Ваграм, сын Магистроса, Григор III Марти- рофил.
Рассказ этот приводят все армянские летописи
Другая легенда. Последний армянский царь Гагик приезжает в Константинополь. Греки хватают его и сажают в темницу. Потом отпускают и отправляют в изгнание в Севастию (позже его убивают). Там Гагик узнает, что у одного епископа-грека по имени Марк есть собака, которую он зовет Армянин «из ненависти, которую греки питают к армянам». Он идет к Марку, стучит к нему в дверь. Марк приглашает его к своему столу Во время обеда царь говорит:
— Окажи мне милость.
— Что тебе от меня надо? — спрашивает епископ
— Позови свою собаку.
А собака лежит на пороге. Марк окликает ее другим именем, она не шевелится.
— Окликни ее настоящим именем,— говорит царь.
Марк зовет, как звал обычно, и собака тотчас подходит к нему
— Почему ты ее так прозвал? — спрашивает Гагик.
— Да так просто,— отвечает епископ.— Это ж маленький щенок.
Тогда царь приказывает своим людям принести мв* шок и посадить в него собаку.
— А теперь посадите туда и владыку, а мы погля дим, каков щенок.
Марк плачет, умоляет не делать этого, но его сажают в мешок и заостренной палкой тычут сидящую в мешке собаку. Обезумев от боли, она впивается зубами епископу в живот, и тот кричит:
— Она меня съест!
— Ты же такой большой епископ, как тебя может съесть маленький щенок?
Собаке еще поддают палкой, забирают все епископские богатства и уходят — пускай собака грызет Марка...