Пятый век был, наверное, самой критической эпохой в истории этой страны. Еще в IV веке она оказалась меж двух огней, Византийской империей и новым Персидским царством, поделившими между собой Армению. Прибрав к рукам Малую Армению и некоторые западные области, византийцы придерживались тактики, помогавшей армянам нейтрализовать попытки персов полностью их ассимилировать, но сами византийцы по армянскому вопросу в конфликт с персами не вступали. Восточная Армения служила им христианским авангардом, вклинившимся между восточными границами их империи и Персидским царством. Той же тактике следовали они и позже, когда на смену персам пришли арабы, а следом монголы и турки. Но серьезные проблемы и реальные опасности, с которыми сталкивались время от времени византийские императоры, мешали им последовательно проводить эту политику. Неоднократно они сами вторгались в Армению, лишая ее независимости, и постоянно стремились получить все, что требовалось им для нужд экономики и обороны, главным образом лошадей и воинов для армии, а то и просто людей, чтобы заселить ими отдельные области своей империи, опустошенные набегами варваров.

Персы со своей стороны упорно стремились ассимилировать армян и тем самым зачеркнуть их на географической карте. Именно армяне в V веке дали им большое сражение, защищая свое национальное самосознание.
Государство армянское, по существу, было уничтожено. Персы превратили его в сатрапию, которой правил либо персидский марзапан (наместник), либо армянские феодалы, их сторонники. Страна, преждеобъединенная центральной властью царя, была теперь подслепа на несколько феодальных владении. История Армении того периода — это неустанное упрочение цар. ской власти и феодальной системы. Особую опасность представляли нахарары-персофилы, и тщетно пытались армянские цари при поддержке церкви и нахараров- эллинофилов приостановить стремительный ход событий, который вел к распаду государства. Армянские хроники IV и V веков рассказывают об исторических и человеческих испытаниях, характерных явлениях, обычно сопровождающих критические для народа или общества эпохи. Оттуда же черпал темы армянский исторический роман, еще в прошлом веке создавший прочные традиции, которые продолжают и современные армянские прозаики.
Царство Аршакидов по своей социальной и политической структуре мало чем отличалось от древних восточных государств с сильной централизованной властью и большими административными и экономическими округами, принадлежавшими старинным знатным родам Вокруг столицы — на протяжении своей истории Армения сменила около пятнадцати столиц; ее даже называли «страной блуждающих столиц» — сохранялся только большой царский удел Арарат. Эта область никогда не делилась между наследниками. Ее получал наследник престола, старший сын. О значении первородства мы знаем еще из Ветхого завета. Слово «андраник», пер-вородный сын, имело особую притягательную силу и со временем стало распространенным именем, обычно героев. Другие царские дети уходили из дворца и вилайета. Их наделяли землей или доходами где-нибудь в другом месте. Такая же судьба была уготована братьям местных правителей. Нахарарами становились, как правило, старшие сыновья; их называли властелинами, а других сыновей «сепух» или «азат», и последние составляли большей частью праздную знать.
Армянский царь Хосров III посадил возле своей столицы Двин большие леса, сохранившиеся до сих пор, и построил огромный дворец Тикуни, чтобы занять этих трутней хоть каким-нибудь делом. Все это свидетельствует о стремлении укрепить царскую власть, объединить государство и нацию. Прочной была и преемственность высоких царских званий. Он и тоже были
привилегией определенных родов, но преимущественное право имел старший сын. Азарапет — великий казначей, спарапет — главнокомандующий, малхазапет — командир дворцовой стражи и другие вельможи были представителями определенных аристократических семей, которые получали по наследству эти должности и свое имя — привилегия, закрепленная старинной традицией и записанная в Золотой книге армянского двора, «гахнамак». Туда были внесены в порядке их иерархии десять семей высшей знати, за ними следовали прочие со строгой оценкой значимости каждой. В том же порядке они участвовали в официальных церемониях и сидели за царским столом, где каждому предназначалась своя подушка.
Эта традиция была поколеблена в IV веке. Отношения нахараров-персофилов с армянским царем приняли остро антагонистический характер; центральная власть тщетно старалась найти поддержку. Так, чтобы собрать всех недовольных, притесненных местными князьями-ишханами, и привлечь их на свою сторону, царь Аршак II построил у южного подножия Арарата красивый город Аршакаван, который вскоре разросся и стал центром позднего эллинистического типа. Но поскольку одним из феодалов была и армянская церковь — мы сказали, что род святого Григория получил наследственное право на церковный престол,— вскоре против Аршакавана вместе с другими ополчился армянский архиепископ, католикос, и проклял его. Историки, выразители концепции церкви, изображают этот город как притон скрывающихся от суда разбойников. Фавст Византийский говорит, что там собрались со всего мира лжецы, грабители, мошенники, убийцы, растратчики государственной казны, доносчики и прочие преступники. И такое их великое множество, что они заполонили «весь горный склон и долину». После проклятия католикоса город, согласно легенде, в три дня погиб.
Но о другой, истинной причине гибели Аршакавана рассказывает Хоренаци: город вызвал ненависть врагов царя. В конце IV века, когда персы снова вторглись в Армению, во время одной из военных кампаний нахарары-антимонархисты при активном содействии церкви ввели войска в Аршакаван и буквально смели его с лица земли. Истребили все население, «пожалели только мла денцев» Примерно в то же время были И
К столицы, старинные города в долине Аракса.
уцелел только Двин.
Все это пусть послужит введением к другому замечательному историческому сочинению, написанному монахом Егише в V веке. Очень образно он повествует g сражении, которое дали персам армянские патриоты на равнине Аварайр, юго-восточней Арарата, в Васпурака- не. Егише не ссылается на более древние исторические труды и национальные легенды. Он прямо приступает к своей теме, лишь кратко описав события предшест-вующие. То есть он рассказывает о том, что, уничтожив царскую власть if перетянув на свою сторону значительную часть армянских феодалов, персы решили покорить и душу страны, навязав армянам зороастризм, ! свою религию. То же самое пытались они сделать и | других христианских странах Кавказа, в Грузни и Алба- или Кавказской, теперешнем Азербайджане. Персидский царь вызвал правителей трех стран в Ктесифонуи заставил их принять его условия.
«Когда этот нечестивец увидел, что все его дурные дела сходят ему с рук, он замыслил и другое — так мы разжигаем огонь и потом бросаем в него охапку дров».
Армянский историк, который был священнослужите лем, с особой враждебностью смотрит на замыслы персидского царя. Были знамения, посланные Богом, пишет он. предвещавшие погибель Персидского царства
«...Они действительно жили словно в глубоком мраке, и души их были в теле под запором, подобно заживо погребенному, до которого не доходит благодатный свст Христа. Как медведи в роковой час с невероятным ожесточением дерутся до последнего дыхания и, отступая от них, убегает благоразумный человек, так же приходит конец царству: коли другие их бьют, они не чувствуют; коли же сами бьют других, того не ведают; за неимением внешних врагов, ведут войну, дерутся друге другом. И поистине справедливы слова пророка: «Человек алчущий влачится и пожирает половину самого себя».
Егише сочетает трезвое обстоятельное повествование с патриотическим пафосом и богатым опытом, который приобрел, очевидно, в повседневной жизни. Эти достоинства отличают его произведение, которое и нам дает урок патриотизма. Будучи монахом, он уделяет особое внимание догматическим религиозным вопросам, подробно передает слова персидских магов и ответы армянских священников, хотя вообще для его повествования характерна сжатость, поэтому с увлечением читаешь эту хронику, отличающуюся изысканным слогом. Поистине великолепны описания военных сцен, сделанные этим священником, наделенным исключительной наблюдательностью, и безыскусные, выразительные картины трагедии Армении, например рассказ о нахара- рах. Даже здесь он не фанатичный монах с анафемой на устах. Егише с удовольствием подчеркивает великодушие и терпимость одних, акцентируя таким образом неблаговидные чувства и дурные поступки других:
«Когда схватили марзпана, он сразу согласился пойти с ними и дал страшные клятвы, что будет верным, как все, и, казалось, раскаялся в том, в чем раньше им отказывал. Он упад, умоляя о пощаде, к ногам святых епископов, ползал по земле и заклинал их не отвергать его. И опять перед всеми давал тройные нерушимые клятвы на святом Евангелии; он оставил и письменные клятвы, скрепив их своей печатью и привязав к Евангелию, и молил, чтобы сам Бог воздал ему отмщение, лишь бы его не умертвили, как это обычно делается.
И они, прекрасно зная, что он, вероломный притворщик, опять обманув их, вернется к прежнему заблуждению, не спешили покарать его за первые ошибки и оставили на суд священного Евангелия».
В книге много личных драматических Ситуаций, поэтому она вызывает у читателей особое волнение. Как свидетель, очевидец событий, каким, по всей вероятности, и был повествователь, он впечатляюще передает патриотическую тревогу всего народа, вызванную тем, что при попустительстве части нахараров в страну проникли персидские маги, которые принялись разрушать христианские святыни и вместо них возводить жертвенники солнцу, проповедовать зороастризм. И тогда все люди решили встать на защиту веры и родины, и в этой борьбе все стали равны.
«Причем ишхан был ничуть не лучше своего слуги, и азат (рыцарь) оказывался не более изнеженным, чем отупевший крестьянин, и никто никому не уступал в му жестве. Одно сердце билось в груди у всех, мужчин и женщин, стариков и младенцев, у всех, чьи помыслы были о Христе. Ведь все стали воинами одной армии, надели тот же панцирь веры во имя Христа; мужчин и женщин опоясывал единый пояс общей истины.
И уже потеряло ценность золото, никто не искал серебра для своих личных нужд; парадные платья, которые надевали ради красоты и роскоши, были у всех в небрежении, никто им не завидовал. Даже богатство в глазах его владельца стало ничем. Все полагали, что умерли, и каждый сам копал себе могилу, жизнь свою считал бесконечной и эту смерть — настоящей жизнью».
Сражение при Аварайре произошло в 451 году. То были армянские Фермопилы . Своей замечательной хроникой монах Егише воздвиг памятник восставшим, которые пали на поле боя вместе со своим вождем Вар- даном Мамиконяном, представителем семьи, имевшей старинные наследственные права на звание главнокомандующего. «Храбрецы Вардана и священная война армян» — так называется эта книга.
Особый интерес представляют для нас, греков, страницы, запечатлевшие тщетные призывы повстанцев о помощи, обращенные к Западной Армении и единоверческой Византии. При подготовке к восстанию туда направили особого посланца, одного из верных ишха- нов. Писатель с почтением отзывается об императоре Феодосии. Видно, надеялись, что он выслушает в Константинополе армянского посланца и окажет помощь. Но именно в те дни Феодосий умер.
«И воцарился кесарь Маркиан, его недостойные слуги и советники, главнокомандующий Анатолий и сириец Эльпарий; оба они, бесчестные и ничтожные, а кроме того безбожники, подговорили Маркиана, и он не пожелал выслушать, о чем его просит армянское братство, которое единодушно поднялось, чтобы побороть зловредных идолопоклонников. И этот трусливый Маркиан предпочел сохранить договор с идолопоклонниками
пяди мира на земле и не пришел на помощь христианским братьям. Поэтому он поспешил отправить к персидскому царю послом того самого Эльпария и заключить с ним соглашение, пообещав, что оставит армянское войско без воинов, оружия и всякой помощи».
В сражении с обеих сторон было много убитых, трупы покрывали землю, и казалось, что это «камни, нагро-можденные здесь и там». Не было победителей, как и побежденных, «сражались доблестные с доблестными» и разделили победу и поражение. Но армяне достигли большего, сохранив свое моральное единство. После сражения персидские маги возвратились на родину. В результате персы отказались от попытки ввести в Армении древнее язычество. Аварайр укрепил патриотическую идею и стал символом, возродившим национальную гордость и жажду свободы. Через тридцать лет армянские патриоты опять скрестили мечи с персами и сумели заключить договор, обеспечивающий им более удобные границы; фактически они снова получили независимость.
Книга Егише заканчивается прекрасной элегией, посвященной «нежным женам страны армянской», которые разделили бедствия войны и сохранили верность своим мужьям, павшим в бою или попавшим в плен на долгие годы.
...Женщины забыли, кем были прежде, княгинями или служанками. Они стали одной душой, обращенной к мужьям и детям, надели траур, забыли о мягких постелях, богатом столе и вкусных блюдах, которые им подавали слуги. Никому из них теперь не подносили воду, чтобы вымыть руки, не подавали полотенце, чтобы вытереть лицо,— все это забылось; пауки ткали паутину на брачных ложах. В дворцовых залах в обломки превратились высокие кресла, столы, за которыми прежде пировали князья, кубки, из которых они пили вино; крепости и дворцы разрушились, осиротели сады без цветов и виноградники без ягод.
Изнеженные армянки, выросшие в холе и привыкшие к богатой жизни в своих домах, к мягким подушкам и постелям, теперь, как босые странницы, ходили молиться и просили Бога помочь им выдержать тяжкие испытания. Те, кого в детстве родители кормили телячьими мозгами и отборной дичью, теперь жили в нужде, подобно диким животным, питаясь травами, и даже за это благодарили Бога, уже не вспоминая о счастливой жизни^ подле своих мужей и братьев; и стали тела у них черными, ведь целый день их жгло солнце и ночью они спали "на земле...
Растаяли льды многих зим, пришла весна, снова вернулись ласточки, но женщины так и не увидели своих близких. Цветы весенние напоминали им мужей, всей душой они мечтали увидеть любимые лица, но те стали лишь памятью, записанной на бумаге, и ни один праздник в году не мог их оживить и вернуть домой... И перестали женщины спрашивать, как обычно делали, тех, кто приезжал из дальних краев: «Когда мы снова увидим наших любимых?» Они только молили Бога, чтобы дал он им так дожить до конца, храня память и честь своих любимых...
Егише был ученым священнослужителем, вардапе- том. Но он рассказывает о том, что пережил сам, и трепетно бьется лирическая жилка в его книге. Ценны в ней не ссылки на древнюю историю и поэзию, а пережитое самим автором, что становится историей и поэзией. В этом его отличие от Хоренаци, чьей сильной стороной была глубокая образованность, а богатое поэтическое дарование нашло выход главным образом в риторике Егише непосредственно передает свой личный опыт и чувства и представляет другое, поэтическое направление. Как два колосса стоят эти историографы-поэты у истоков армянской литературы, чтобы через пять веков слиться в замечательном поэте Армении, поистине великом Григоре Нарекаци.