Главная » Статьи » Армянски вопрос

АРМЯНСКИЙ ВОПРОС

В феврале 1896 года я приехал в Константинополя из Софии с торжества присоединения к православию болгарского престолонаследника1. Константинополь был еще полон следов недавней «революции», как почемуто  называли в городе только что пережитую бойню армян подонками мусульманского Стамбула, организованную полицией султана Абдул-Гамида2, под охраною регуляр.  ных войск. Я остановился в давно знакомом мне маленком «Ho'tel de France», где хозяином был венгерец и,  следовательно, туркофил уже в силу национального происхождения. Не знаю, где теперь находится герр Франкль,  ибо в 1901 году я не нашел в Константинополе ни  его, ни его отеля. Но уповаю, что, нажившись до рантьерства, он обратился к карьере политической, потому что даже и между приезжими дипломатами посольств  я почти не встречал более основательного изучения, более глубокого понимания и более тонкой чуткости в предвидении восточных дел, чем у этого интересного  человека. Повторяю: он был туркофил, как большинство  европейцев, льготно обитающих и промышляющих в Пере3 под охраною посольств, делающею совершенно! незаметным местно тот деспотический режим, которым! стиснуты не только страна, где они живут, но даже и кварталы самого Константинополя. В Пере пред европейцем все гнется в кольцо; в Галате у мусульманской! полиции только и заботы, чтобы охранить франкскую-буржуазию и промышленную мастеровщину от международного, но христианского хулиганства, что осело  береговым линиям Турции со всех стран света и, слиянием своим образовав странную расу левантийцев, хозяйничает в европейских кварталах больших городом как в своих собственных вертепах; в Стамбуле европейцу, если он не англичанин, уже благоразумнее не удаляться за линии Старого Базара и Айя Софии, с площадью Гипподрома; а на азиатском берегу, в Скутари в англичан часто летят камни. Так вот —даже турок фил, до глубины коммерческого сердца своего благодарый' оттоманскому правительству за капитал, нажитый под его эгидою, и всею душой презирающий всяких болгар, армян, македонцев и младотурок4, которые дерзают поднимать голос свободы и даже оружие против благой власти его величества падишаха Абдул-Гамида, даже он рассказывая мне об ужасах истребления беззащитных людей правильно вооруженным и организованным негодяйством, не мог удержаться от слез, говорил, бледный, трепетный, потрясая поднятыми к небу руками.

В Это звери, синьор Алессандро,— воскликнул он: мы с ним всегда говорили по-итальянски,— это сущие дикие звери! Их надо держать в клетках на цепи... 01 как раскается когда-нибудь — и, поверьте, скоро! — Россия, что позволила им ослабить свои цепи и выглянуть из клеток!

На русских стационарах* офицеры дипломатничали, играя в молчанку, но прорывались хмурыми фразами недовольства и недоумения, зачем международная эскадра опоздала к страшным дням, когда могла прийти вовремя? Зачем «Донец» простоял, молча, перед Топ-Хане, когда малейшей демонстрацией в центре ветхого  города,—в который, без дозволения турок, равно трудно войти и из Черного моря по Босфору, и из Средиземного моря через Дарданеллы и Мраморное море, но который совершенно беззащитен, как скоро в него вошли, и может быть обращен в прах несколькими десятками залпов, что туркам очень хорошо известно,— когда малейшую демонстрацией могли быть предотвращены тысячи Жертв? Было трудно сдержать на борту матросов, потому что они видели и слышали, что происходило на берегу рвались к вмешательству. Моряки с коммерческих Удов, не связанные служебной дисциплиною, рассказывли события, конечно с большею откровеннностью. Самым страшным эпизодом бойни было ночное опустошение армянского квартала, где константинопольская полиция подозревала лагерь, так сказать, будущей армии  армянского революционного движениа. Здес работали

уже не «сволочные люди», как выражался о хулиганстве наш юридический язык в XVII веке, но войска местного гарнизона. Сонных, ничего злого не ожидавши людей резали врасплох, как баранов,— без выстрела пущены были в ход лишь приклад, штык, тесак и дубин с чугунным набалдашником — орудия молчаливые, страшные в решительных и опытных руках. Сдаваться на волю победителей, просить пощады помогало столько же мало, как и защищаться— голыми руками! Трупы грузились в старые каюки, хорошо заваливались камнями, увязывались веревками и затем вывозились на Золотой Рог, где, подальше от берегов, пробоина в носу или под кормою опускала каюк на дно. Затем, когда убийство утомилось брызгать кровью и мозгами человеческими, полиция стала топить и живых людей. По крайней мере, десять человек на разных европейских судах константинопольского порта рассказывали мне, слово в слово и с одинаковым ужасом, как заря обнаружила им,—бессильно наблюдающим со своих палуб, лишенным какой-либо возможности вступиться,— эти трагические каюки, с которых, как куклы, падали в воду связанные по рукам и ногам люди, с заткнутыми ртами, и ряд полицейских каюков следил, чтобы никто не выплыл, и, если жертва не сразу шла ключом ко дну| но барахталась на поверхности, ее добивали веслами Нейтралитет держав, в том числе и нашего отечества был соблюден с такою строгостью, что некоторые армя не, все-таки ускользнувшие от потопления, не были при няты на европейские шлюпки и, настигнутые преследо вателями, погибали на глазах тех, у кого напрасно мо лили защиты. Только французы не выдержали характера —кое-кого спасли и приютили.

Все эти ужасы принадлежат уже истории, и ни для кого не тайна, что в этом злосчастнейшем событии роль пассивной, но, тем не менее, решающей причины сыграла роковая ошибка тогдашней нашей русской дипломатии. Последняя, во временном увлечении своим пансла- вистичеоким идеалом6 восьмидесятых годов, сперва, чт0 называется, «запустила» армянский вопрос, не обраШаЯ внимания на требовательность, с какою оживил  Берлинского трактата, а потом и вовсе повернУлась к армянам спиною—подозрительная и враждебна  потому что султан Абдул-Гамид успел внушить петербургским сферам, со свойственным ему талантом современного Макиавелли, жесточайшие предупрежДения           

протйв армянского национального подъема, представляя его 0Траслью международной социальной революции. Печальное и непоправимое заблуждение Нелидова и Лобанова-Ростовского8 заставило русское правительство умыть РУКИ в судьбе армян. Была произнесена знаменитаЯ фраза, что «Россия не хочет второй Болгарии»  чтобы все незначительные реформы, какими| Берлинский конгресс указывал армянскому народу попинку к автономии, мгновенно очутились под сукном и для Малой Азии открылась эра террора, беспримерного в европейской истории. Сасунские ужасы 1894 года далеко оставили за собою и Варфоломеевскую ночь, и Сицилийскую вечерню, и Кровавую Баню Христиана II10,и даже Казанлыкскую резню болгар в Долине Роз, воспоследовавшую после необдуманного набега и вынужденного отступления генерала Гурко11.

За ошибочную политику умовения рук в приговоре, зависевшем всецело от ее воли, Россия заплатила сперва потерею политического авторитета в Малой Азии и дове-рия христианских народностей, которые ранее полагали в ней единственную надежду своего освобождения; затем—ужасными закавказскими беспорядками, которые, начавшись спорадическим разбойничеством разных Кяримок, Наби и Мурзакуловых, разгорелись впоследствии в пожар, уничтоживший бакинскую нефть12.

61 параграф Берлинского трактата, которым воля Европы предназначала Армении те же реформы, что параграфом 23 она обещала Македонии, нисколько не подвинул вперед благосостояние и правовое положение армянского народа. Что 61 параграф не выйдет из области теоретических предначертаний и осужден со временем застыть в мертвую букву, это не только предчувствовали, но и отлично знали все, подписавшие № июля 1878 года в Берлине исторический акт —символ победы европейской дипломатии над русским оружием, "аДежда реформ была брошена армянам, как нравственная подачка, как фальшивая милостыня нищему, мимо которого неловко пройти человеку благотворительн°му, вовсе ничего не дав на его вопиющую бедность, но СеРьезно помочь и нечем, и не хочется. И вот, сует благотворительный человек в протянутую руку... не ходящую в государстве мелкую иностранную монетку: на, мол! отВяжись! Что усердие подать с моей стороны было Бог видит; ну, а что милостыня моя тебе не в пользу это уже не моя вина, твое дело... приспособляйся!,, и сожалению, благодетельствуя армянам монетою вне обращения, державы не сообразили степени и меры, д0 которых домучена злополучная нация. Они не приняли в расчет, что утопающий хватается за соломинку, и чт0 армяне в своем отчаянии, все-таки начнут «приспособляться*, чтобы из лукавого теоретического миража евро, пейской помощи выжать для себя какое-либо реальное, практическое благо. Осенившие угнетенную страну надежды разбудили народное самосознание,— в рабах проснулась гневная совесть свободного человека. Европа поманила армян на волю, и они ринулись к воле. Сперва—в наивных упованиях на твердость политического честного слова, полученного ими от держав,— они протестовали громкими жалобами, ропотом и стоном на-родного брожения; потом,— когда убедились, что плачутся перед глухим и показывают свои раны слепому — вооруженным противодействием варварствам турецкого произвола, партизанскою инсуррекцией13, четами сасув- ской самозащиты Андраника, Вахана, Кеворка и др.

Никогда ни одно освободительное движение не было предано и оставлено в жертву насилию с большею жестокостью, чем армянское. Вместо чаемой помощи Европы, повстанцы встретили самое откровенное недоброжелательство всех великих держав, за исключением слабосильной Италии14, слишком недавно завоевавшей свою собственную свободу, чтобы изменять свободе других. Все остальные государства, материально заинтересованные в Малой Азии, оказались в армянском вопросе безнадежно связанными либо соперничеством влияний и борьбою за преобладание на Ближнем Востоке, как Англия и Россия; либо, как Германия, искусною политикою Абдул-Гамида, которую Франсис Прессансе остро- умно назвал «политикою давания на чай» (politiqe Ае pourboire); либо подчиненным положением воле друг0й державы, как, со времени франко-русского союза, Франция; либо, наконец, совершенно точными и определенными программами своей территориальной политики, в Австро-Венгрия с ее методическим движением к Эгейскому морю и глубоким равнодушием к вопросам Востока, выходящим за пределы этой практической задачу Армянское движение не только не встретило сочувствии у правительств Европы, но столкнулось с прямой антиатней их: оно всем мешало, как внезапная бестактность политической искренности и как угроза той великой условной лжи, что известна в политике под безрадостным именем «вооруженного мира». Оно не только осталось одиноким, ему суждено было сделаться гонимым.

Правительства Англии и Германии весьма долгое время считали армянское движение результатом русской агитации, прокладывающей тайные пути к будущим территориальным захватам в Малой Азии, простирающей правую руку к Босфору, а левую — иа Персидский залив, к выходу в Индийский океан. Это убеждение проникло и в общественное мнение — особенно второй из двух названных стран. Одна из важнейших причин ма-лой популярности армянского вопроса в Германии есть именно питаемая от двора константинопольского, а отчасти и имперского германского клевета, будто вся армянская веурядица — не что иное, как ловкая интрига русской завоевательной политики, и армяне с их неустанным национальным движением не более, как русские агенты, осуществляющие сознательно и бессознательно грандиозный план международной провокации к европейской войне. Несмотря на то, что Россия дала бессчетно много наглядных н, надо говорить откровенно, весьма прискорбных доказательств своего глубочайшего равнодушия (чтобы не сказать более!) к судьбам армянского народа, сплетня держится крепко — даже до сих пор. У армян в Германии есть очень преданные н убежденные друзья, как, например, профессор фон Бар (делегат Гаагской конференции), директор Берлинской обсерватории В. Форстер, известный социалист-ревизионист Бернштейн и др. Армянофнлом был и покойный историк Теодор Моммзен. Но и предубеждение 'вышеизложен-ной сплетни разделяется многими недюжинными умами Даже в передовых общественных группах. Главный контингент германского армянофнльства поставляют протестантские мнсснн на Ближнем Востоке н соприкасающиеся с ними филантропические общества и учреждения с известным dr. Лепсиусом н Рорбахом во главе. Но» строго ограниченные кругом религиозной пропаганды и благотворительной деятельности, немецкие миссии, из всех наиболее покровительствуемые любезностью султана Абдул-Гамида, тщательно оберегают себя от coприкосновения с какою бы то ни было политикою. Страх компрометировать свое «царство не от мира сего» пред царством всецело и даже чересчур от мира сего лишает их симпатии практической силы и прикладного значения  в широком, национальном масштабе. Это помощь—весь.  ма многим, может быть,—нуждающимся в ней армянам но не армянскому народу. То же самое приходится сказать о миссиях Дании, Голландии, Бельгии, Соединенных Штатов, да, пожалуй, и Франции. Все они слишком дорожат свободою религиозно-культурной благотвори, тельной пропаганды, чтобы рисковать политическими протестами, которыми, иначе, в этой адской стране гонений, в этом Дантовом аде на поверхности земли, им пришлось бы наполнить всю свою деятельность.

Затем, что касается Германии, не следует забывать некоторой пассивности в ее общественном мнении по  вопросам внешней политики. Германская империя еще так молода, еще так полна борения внутренних сил, укрепляющих демократические устои общеимперской и Союзных конституций, что ее политическим людям —не до чужих нужд: свой дом полон хлопот, требующих спешной и непрерывной, лихорадочной работы; немцы | еще свои крыши не кончили строить. Поэтому, насколько сильно влияние германского общественного мнения на внутренние вопросы, настолько же слабо оно в вопросах внешних, почти что монополизированных императором Вильгельмом II15 в свое властное распорядительство. О Вильгельме же автор меткого определения турецкой «политики'давания на чай» Франсис Прессансе i справедливо заметил на одном митинге, что «царственный Лоэнгрин, блуждающий рыцарь Лебедя» попался j на коммерческую удочку султана Абдул-Гамида —первый из всех европейских государей. В самом деле, Вильгельм И, как вождь пангерманизма и тевтонского ; Kulturkampfa16, успел покорить безнадежную Турцию германскому капиталу, экономически закабалить Малую , Азию и знаком своей победы поставил в Константинополе весьма великолепный, но нельзя сказать, чтобы изящный, фонтан на старом византийском Гипподроме. Однако, в этой победе есть нечто, напоминающее известну побасенку об охотнике на облаве:

  Медведя поймал!

  Тащи сюда!       

  Да не пускает!

Не отрицая серьезности материальных выгод, приоб-ретенных германским капиталом через экономическое завоевание Малой Азии, нельзя не видеть с ясностью, что Германия сама не заметила, как продала за эту чечевичную похлебку свою нравственную свободу в турецкой политике, а император Вильгельм, порабощая, поработился в необходимость солидарности со своим «другом» АбдулТамндом, Нет никакого сомнения, что Вильгельм II, как государь образованный и христианского воспитания, не может не возмущаться ужасами турецкого режима в Армении и Македонии. Нескромные мемуаристы огласили целый ряд злейших и часто остроумных насмешек и колкостей, сказанных германским императором в интимном кругу по адресу своего приятеля в Стамбуле. Но «царственный Лоэнгрин» убил  Турции слишком много миллионов и своих собственных, и государственных, и частных германских. Он очутился в положении чересчур слепого кредитора, который, поместив капитал не в очень-то надежные руки, платит эа свой риск постоянным трепетом за каждую заминку в делах, за каждую семейную неприятность, за каждуЛ лихорадку своего неоплатного должника: вдруг обан-кротится? Вдруг умрет? Вильгельм II  побежденный победитель. Абдул-Гамид, со свойственным ему лукавым гением, предоставил императору всю внешность победы, i себе взял всю суть, как в сказке; «тебе зершкк, к мне корешки»! Он приобрел в императоре Вильгельме верного сторожа, лично заинтересованного в сохранении действующего турецкого режима, так как всякая революция, династическая перемена или перевес влияния какой либо соперничающей державы разорят германский кать тал. И вот — мы видим, что Вильгельм в вопросах о христианских народностях Востока бессильно двоится на белое слово и серенькое, либо даже черненькое дело, В 1902 году армяне нашли доступ к Вильгельму через одного профессора, слывущего его личным другом. От вет был самый любезный и сочувственный принципиально, но —«еще не пришло время ставить армянский вопрос на политическую почву». Протест германского посольства против сасунеких убийств 1904 года мог только рассмешить Абдул-Гамида, потому что, покуда Дипломатия грозила султану формальными представлениями, император Вильгельм прислал ему успокоительное письмо, с советами держаться достойно самодержавного монарха и памятовать, что в его подданных никто не волен, кроме Бога, дарующего своею милостью власть, да его, султана,' тени Аллаха на земле.

Долгая подозрительность Англии, не оказались бы армяне аванпостом русского движения вглубь Азии, как были они таким аванпостом до сих пор в течение почти трехвековой борьбы нашей с турками, поколебалась отчасти под влиянием слишком очевидного отвлечения русской внешней политики от интересов Ближнего Вое- тока на Восток Дальний, главным же образом под давлением общественного мнения, пробужденного донесениями малоазиатских миссионеров, не убоявшихся перейти с религиозной почвы на политическую. Громовая речь покойного Гладстона17 повернула политику Англии в новое русла, благоприятное армянам. Назрел вопрос вмешательства. Англия не из тех государств, которые любят рассылать благодеяния даром, но в 1894—96 годах ее поведение в армянском вопросе можно считать совершенно бескорыстным: единственным двигателем был ужас, внушенный обществу трех Соединенных королевств крестовою проповедью Гладстона после Сасун- ской войны, Вопреки уверениям тогдашней русской официозной печати, английские симпатии к армянам не имели задних целей, направленных против русского престижа. Англия тогда даже не была против плана поручить проведение армянских реформ России. Герцог Аргайльский заявил громкою брошюрою, что даже протекторат России над Малой Азией он предпочитает продолжению кровавого режима массовых убийств, которые «Красный Султан» возвел в правильную, чуть не механическую систему. Английские политики гладстоновой школы и гладстоновых традиций до сих пор повторяют, что удовлетворительно разрешить армянский вопрос в состоянии только Россия.

Попытка Англии в 1890 году положить конец неистовствам султана и страданиям армян потерпела неудачу» столкнувшись с категорическим отказом России, волю которой, как эхо, повторила Франция устами своего министра Ганото18. Англия оказалась вдвоем с слабо-сильною Италией, неспособною принять серьезное участие в необходимом давлении на турецкий произвол, обставивший себя, как стенами крепости, терпимым нейтралитетом одних держав, откровенным покровительством других. Неудача очень обескуражила Англию и сочувственные армянам прогрессивные круги в Европе. С этого момента армянский вопрос как бы угас на Великобританских островах, а Трансваальская война19 совсем уже зарастила его травой забвения. В 1904 году, когда армяне Сасуна опять заставили мир говорить о новых несчастиях, уготованных им беспощадною волею Абдул- Гамида, армянофил Бентинг, редактор «Contemporary Review», откровенно признавался, что еще два года назад он ни за что не поверил бы, будто армянский вопрос в состоянии всплыть наверх с глубокого дна, куда он было опустился.

Всплыл же армянский вопрос во Франции. Конечно, не Франции официальной, которая в это время шла более, чем когда-нибудь, на поводу русской бюрократической реакции, открыто враждебной армянам, как элементу, оказавшемуся неподатливым на русификацию и усиленно рекомендуемому из Константинополя за неисправимый проводник интернациональной революции. Напротив, официальная Франция сделала немало усилий в лице заинтересованной дипломатии и широко продажной прессы, чтобы затушевать и свести на нет обличаемые факты. Но, хоть и запоздалые и в большинстве своем дурно изложенные, они вопияли к небу безумиями своего ужаса. Крайняя левая и крайняя правая, оппо-зиция социалистическая и оппозиция католическая, сошлись на почве армянского вопроса для совместных действий. Отец Charmertan выпустил в свет знаменитую, многошумную книгу свою «Мартиролог армянского народа». Сложился комитет pro Armenia — равно как и в Лондоне (Balkan Committee). Ряд конференций, петиций, митингов привел, наконец, к запросу в Палате с яркими речами Прессансе, Д. Кошена, графа Д. Меж, Жореса и др. Здесь впервые Европа услышала подлинный голос того движения, которое выставлялось ей Востоком как социально-революционное и сепаратическое, направленное к созданию новой азиатской державы, с опасным расчетом обрезать земли Турции, России и Персии и нарушить систему европейского равновесия и мрачный покой вооруженного мира. Д. Кошен, католик й консерватор, огласил политическую программу общест ва Армянской Федерации, учрежденной с начала девяностых годов бывшими студентами Петербургского и Московского университета. Палата не без удивления уйлыхала, что программа этих страшных людей пред. ставляет собою лишь дословное повторение условий о реформах Берлинского трактата, и единогласно признала что претензии армянского народа не только вполне законны, удовлетворимы и должны быть удовлетворены, но и поражают своею рассудительною умеренностью. Пора-зительно яркая речь Жана Жореса, направленная против ошибочных течений в русской дипломатии в период ее бюрократического панславизма и против покорного сле-дования за ее капризами французской внешней политики, впервые огласила знаменитый в своем роде, уже упомянутый мною афоризм кн. Лобанова-Ростовского, сказанный в объяснение отказа, России присоединиться к другим для вмешательства в турецко-армянские отношения:

— Я не хочу, чтобы турецкая Армения сделалась второю Болгарией и чтобы русские армяне воспользовались против нас учреждениями, которые создаст армянская автономия под турецким протекторатом.

Старания русского дипломатического корпуса оградить проектированную русификацию Кавказа от фантастического призрака Великой Армении «до Ростова-на- Дону», как пустил тогда в ход легенду усердствующий корреспондент «Нового Времени», резко изменили историческую политику России на Ближнем Востоке и заставили ее отказаться от своего векового амплуа защитницы христиан, живущих под мусульманским игом. Мы ошибочно пожертвовали султану судьбами азиатской Армении, рассчитывая обеспечить ее рабским бессилием мир в собственном нашем Закавказье. Мы холодно просмотрели ft 1894 г. Сасун, где курды вырезали армян, а в 1896 г. европейская печать резко обвиняла нашего посла при султане, А. И. Нелидова, в попустительстве константинопольских кровавых репрессий, рассказом о которых началась моя статья. Дурных слухов не парализовало даже то наглядное обстоятельство, что беспорядки прекратились только благодаря вмешательству именно русского посольства, что лишь энергия старшего посольского драгомана П. б. Максимова спасла Оттоманский банк от разрушения и, взамен этой дорогой услуги.

 

 

Категория: Армянски вопрос | Добавил: gradaran (23.02.2011)
Просмотров: 2199 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Джемете, гостевой дом "Роза Ветров".IPOTEKA.NET.UA - Ипотека в УкраинеКаталог ссылок. Информационный портал - Старого.NETСалон ДонбассаКаталог сайтов Всего.RU Компас Абитуриентаtop.dp.ru
Goon
каталог
top.dp.ru Rambler's Top100 Фотостудия: фотосъемка свадеб, фото модель, модельное агентство CATALOG.METKA.RU