| Главная » Статьи » Армяне М. Александропулус |
Нарек
| Эпос о Давиде Сасунском сложился примерно через столетие после окончания борьбы с Халифатом. Эпизоды войны с арабами рассказывались народными пев-цами, сливались с другими песнями. За¬писаны и систематизированы они были совсем недавно, в конце прошлого века. По мнению литературоведов, эпос этот сложился в X пеке. Этот век — значительный этап в истории ар¬мянской поэзии. Он дал такого большого поэта, как Грнгор Нзрекаин. Основное его произведение — это собрание глубокомысленных од под названием «На¬рек* — стало священной книгой, которая читалась и це¬нилась на протяжении веков наряду с Евангелием, мо¬литвенниками, мартирологами и другими священными текстами. И в наши дни читают «Марек». Армяне так же ■высоко ценит Нарекаци, как мы — Гомера, итальян* 11Ы - Данте, каждый народ своего великого поэта. Нарек — название монастыря на берегу озера Вам. где провел жизнь монах Грнгор, сын епископа, известного ученого и поэта. Сам архимандрит Грнгор тоже был ученым, закончившим монастырскую школу, в учителем, вар да петом. > Нарекадци жил примерно в одно время с Григором Магнстросом. Для Армении это была па у «а между бед¬ствиями, время новых надежд. Арабы давно уже пере¬стали угрожать стране, турки еще не появились, и ви¬зантийцы не успели ожесточиться. Ряд лет относитель¬ного спокойствия, благополучия н единства. От того пе- HUU сохранились прекрасные церкви, главным обра¬зом монастыри, где были семинарии и университеты; там выдвинулись выдающиеся ученые, просветителя и такие аоэты, как Грнгор Магистрос, о котором шла речь вы¬ше, я Грнгор Нарскаци. автор «Нарека». Армения переживала период расцвета, духовного возрождения, свободомыслия и более широких интересов, далеких от теологии. Подъем был характерен для всего Востока и особенно ярко проявился в бурном развития культуры арабов, а также в других странах, подпавших под wx политическое влияние.— от Центральной Азии и Пер¬сия до Египта и Испании. Усилилось и еретическое движение, особенно иа армянской почве, родине пав- дикяаи. Шла борьба за отмену почти всех догм хрис¬тианства и установлений перкви.— движение тондра- кий пев распространил ось я в доне церкви. Отец Григо- ра Нарекай и был обвинен в ереси и удален с епископ¬ского престола. Однажды в монастыре Нарек, записа¬но в монастырском житии сяягтых, появились люда армянского архиепископа м предъявили Григору те же обвинения. Он пригласил их в свою келью. Им подала жареных голубей. Это была великан пнтиица. — Неужто мам есть голубей в великую пятни¬цу? — с удивлением спросили инквизиторы. — Виноват.— ответил Григор,— простите меня. Давайте по очереди помолимся Богу, чтобы ом оживил напрасно загубленных голубей. Если среди нас най¬дется хоть один добрый христианин, Господь услышит его молитву Инквизиторы отказались. Тогда Грмгор упал ив кодеин перед иконой, сотворил молитву, и голуби, взма¬хнув крыльями, улетели. Отиа Грнгора Нарекаци лишил сана и предал ана¬феме друг и учитель Грнгора, Анании Чтобы обелить себя, Анания написал суровое обвинение всем ересям, и прежде всего той, которая тогда особенно угрожала церкви. По его совету то же самое сделал н Григор. Помимо этого трактата Нарекаци написал коммен¬тарий к «Песне песней». Благодарственный молебен честному и животворному кресту, Молебен о святых апостолах, несколько духовных песен и замечатель¬ный «Нарек». Как я уже говорил, Нарекаци провел свою жизнь в тиши монастыря, н были то времена относительно спо¬койные. Но поэт уловил зловещие признаки гряду¬щею. Тема его поэтического творчества — трагически раздробленный человек: его делит на части Бог, затем он сам себя делит на части, и другие кромсают его, кто как может. А в нем великая жажда к единению, цельности, неудовлетворенность тем, кто он есть, от¬ветственность и вина, надежда, стремление стать иным, глубокое чувство горечи при сознании, что он остается все тем же. Такие мысли повторяются в стихах Наре- каци, сборнике духовных гимнов («Матян вохберку- тян»), который обычно называют «Книга скорби» или «Книга скорбных песнопений». Каждая глава — это обращение, «Слово к Богу (или Богоматери), идущее из глубин сердца». Гимн Богу, за ним следует признание в греховных склонностях и просьба к Господу об искуп¬лении грехов и спасении души. Нарекаци то пользуется рифмой, то переходит к свободному стиху, пятислож¬ному и семисложному, и даже к прозе, стремясь, чтобы слова лились свободно и напоминали молитву В двадцать шестой главе он размышляет об ис¬кусстве: 1 И я один из тех, чья жизнь сурова, Чьи слезы льются, как весной поток, И кто стенанья превращает в слово, В песнь с однозвучным окончаньем строк. И стих, певучий от таких созвучий, Щемит сердца, когда звучит в тиши. Единозвучье раскрывает лучше Невидимую миру боль души. Я жил на свете горестно и сиро, И, как гласят Писания слова, Душа, что не вполне мертва для мира, Для Бога не вполне еще жива. Не знаю — эта песня хороша ль, Но строки ныне с самого начала Я рифмовал, чтобы моя печаль Еще сильней и горестней звучала. 2 Сокровищ царских расхититель, Я наказанью предан с давних лет, И призовет меня казнохранитель, Чтоб, казнокрад, я дал ему ответ. Томлюсь в темнице без воды и пищи, Мои печали слишком велики. Мой долг — пятьсот талантов, но я, нищий, Давно растратил и золотники. И чтобы сердцу в песне изливаться, Я здесь избрал особый лад строки. Пусть каждый стих вершится звуком «и», Что означает также цифру «двадцать»'. Во второй части постоянно употребляется рифма «и». Эта буква по ее порядку в армянском алфавите означает цифру «двадцать», число, символизирующее огромный долг, отягощающий совесть исповедующе¬гося. Стихи На река ци — бесконечное путешествие в собственную душу. А когда он извлекает на свет свои грехи, то находит в них сходство с пороками, страда¬ниями, отчаянием, жалобами всех смертных. Его скорб¬ные размышления похожи на многоликий монолог, ис¬поведь всего мира. Так голос Нарекаци приобретает вселенскую силу. Глава III 2 Собранье песен сих, где каждый стих Наполнен скорбью черною до края, Сложил я — ведатель страстей людских,— Поскольку сам в себе их порицаю. Писал я, чтоб слова дойти могли До христиан во всех краях земли. Писал для тех, кто в жизнь едва вступает. Как и для тех, кто пожил и созрел. Для тех, кто путь земной свой завершает И преступает роковой предел. Для праведных писал я и для грешных, Для утешающих и безутешных, И для судящих, и для осужденных. Для кающихся и грехом плененных. Для добродеятелей и злодеев, Для девственников и прелюбодеев. Для всех: для родовитых и ничтожных. Рабов забитых и князей вельможных, Писал я равно для мужей и жен. Тех, кто унижен, тех, кто вознесен, Для повелителей и угнетенных, Для оскорбителей и оскорбленных» Для тех, кто утешал и кто утешен. Писал равно для конных и для пеших. * Писал равно для малых и великих, Для горожан и горцев полудиких И для того, кто высший властелин. Которому судья лишь Бог один; Для суетных людей и для благих, Для иноков, отшельников святых. И строки, полные моим страданьем. Пусть станут для кого-то назиданьем. Это поток поэзии. Уроки нравственные и поэтические Нарекаци брал из Библии, у великих церковных ри¬торов, из религиозной поэзии и музыки, которым сам служил как ученый и песнопевец. Брал уроки и у араб¬ских поэтов, которые ввели в свой стих рифму. Этот армянский монах был знатоком человеческой души. Его поэзию отличает глубокое знание родного языка, в котором он чувствует себя как в родной стихии, а также знание языка рода человеческого, слов, выра¬жающих душевное состояние, готовых отмести друг друга, похожих на клетки в организме человека, уби¬вающие друг друга, знание чувств черных и белых, доб¬родетелей и губящих их грехов. В душевном разобла¬чении поэта удивительная диалектика слова, вырази-тельность, смелость. Глава IV 1 Как ядовитый плод на древе ада, Или враждебной ставшая родня, Иль сыновья, предавшие меня, Грехи меня терзают без пощады, Все неотступней день ото дня. 2 Я сердцем хмур, устами злоречив. Мой слух неверен, взор мой похотлив. Моя рука готова смерть нести, Моя нога сбивается с пути. Мой смраден вздох» походка не тверда, Я не оставлю по себе следа. И воля к благу у меня шатка, Зло крепко, добродетель не крепка. Божественный завет я позабыл. Указанный запрет я преступил. Я — дичь, не избежавшая стрелы, Бежавший раб, упавший со скалы, Я — узник, чей конец наступит вскоре. Морской разбойник, что утонет в море, Я — робкий ратник, я свидетель лживый. Нестойкий латник, пахарь нерадивый. Священник, презирающий амвон, Законник, попирающий закон. Звонарь церковный, невпопад звонящий, Я — проповедник, смутно говорящий... Я — полководец, робкий и бесславный. Слуга лукавый, раб самоуправный, Я — песня, сочинителя позор. Для обвинителя — я приговор. В наши дни много пишут о Нарекаци и пытаются исследовать этот феномен в его родственных связях с психологической атмосферой произведений Достоев¬ского. Сравнение плодотворное. Много общего в прие¬мах обоих писателей: непримиримая душевная раздво¬енность героев, множественность людей, уживающихся в одном человеке, вытекающие отсюда муки, жажда ис¬целения, надежда, отчаяние и так далее. Все песнопе¬ния Нарекаци, как я уже сказал, строятся по одной схе¬ме, и, хотя горек опыт самопознания, в конце неизменно возносится мольба Богу об отпущении грехов и выра¬жается надежда на то, что человек вновь обретет самого себя и спасется..Но в его стихах помимо мыслей о мир¬ской суете живет сознание тщетности надежды на то, что люди со временем станут лучше. Это тоже сближа¬ет двух писателей. Но больше всего роднит армянского монаха с Достоевским последний из приведенных сти¬хов: ДЛЯ обвинителя — я приговор. Идея преступления, заслуживающего наказания. Помимо всего прочего, человек несет на своих плечах каторгу. Такова его доля. Вот отрывок из другой главы: Глава ХХП1 3 Я вижу воина — и смерти жду. Церковника я вижу — жду проклятья, Идет мудрец — предчувствую беду, Идет гонец — могу лишь горя ждать я. Кто сердцем чист — порог мой обойдет, Благочестивый горько упрекнет, Навстречу мне не сделает ни шага. Водой испытан буду — захлебнусь; От испытанья зельем не очнусь; Услышу тихий шорох — устрашусь; Протянут руку — в страхе отшатнусь, Учую зло во всем сулящем благо! На пир я буду позван — онемею, Ниц упаду, слезами обольюсь, Как будто говорить я не умею. Армяне часто жалуются, и вполне справедливо, на то, что их древние и новые поэты плохо поддаются переводу. Действительно, трудно в полной _мере пере¬дать в переводе своеобразие поэзии. Нарекаци, очевид¬но, представляет большие трудности для перевода, так как язык его древний. Поэт, говоря в большой книге примерно о том же самом, никогда не повторяется, вво¬дит новую окраску, другие детали и картины. Поэтому перевод его произведений даже на новоармянский язык — дело непростое. Как ни растекается слово-река поэта, сколько рукавов ни отходит в стороны, от этого не страдают глубина и сила течения. Как все сочинения древних монахов, оды Нарекаци сопровождает памятный постскриптум — ишатаракан. В нем автор так определяет свою поэзию: «Солнце, круглое, светлое, лучистое, отсчитывает ча¬сы дня и, радуя глаз, прогоняет ночной мрак. Этот светоч, дарованный нам Господом, в своем бесконечном движении уносит годы и собирает их в века, давая иногда новую жизнь нашему недолговечному смертно¬му миру. Итак, когда оканчивался девятый и мы вступа¬ли в славный десятый период нашего армянского ка¬лендаря, через три года после похода, предпринятого победоносным великим римским императором Василием в северо-восточные провинции, когда от своих больших и протяженных границ, отмеченных столбами из ог- ромных камней, простирая руку и взмахивая длинной крепкой плетью, он стремительно двинулся направо и налево, чтобы захватить и поставить под свой скипетр многочисленные страны,— именно в это время, когда мы жили в покое, ибо были сокрушены наконец враги нашей церкви, я, иерей и монах Григор, последний среди писателей и самый молодой среди учителей, с помощью брата моего, бесподобного Иованеса, монаха из почтенного монастыря, где оба мы, родные не только по крови, но и по духу нашему, вере и мысли, вели об¬щую жизнь, два человека с одним и тем же лицом, взи¬рая нашими четырьмя глазами на тот же самый путь таинства,— я заложил краеугольные камни и на них ук¬репил, построил и написал эту полезную книгу, сораз¬меряя созвездие многих ее глав в одном замечательном сооружении. И теперь я молю вас, всех, кто вкусит с этого уставленного разными блюдами стола, вспомнить нас с чистой любовью в своих набожных мыслях, благочестивых молитвах и достойных молениях. И ваше имя запишут в Божественную книгу жиз¬ни». Как мне объяснили, каждый из периодов, о которых упоминает Нарекаци,— это пятьдесят лет. Для того что¬бы установить нужную дату, надо прибавить к армян¬ской 551 год. Следовательно, в 1001-м или, точнее, в 1002 году Григор Нарекаци «укрепил, построил и на¬писал» свою книгу. Следовательно, он называет импе¬ратора Василия Болгаробойца. Произведения Нарекаци вызвали брожение среди современников. Его идеи намного опередили свое время. В прошениях Господу, как называл Нарекаци свои песнопения, церковь как посредник между Богом и верующим была устранена. Человек с открытыми ранами стоит лицом к лицу с Богом. То есть, по существу, с самим собой, ведь Бог не подает голоса. Решение раз¬ных вопросов и формы воздействия церкви опроверга¬лись хотя бы тем, что после ее пятивекового сущест¬вования верующий чувствовал необходимость обра¬щаться непосредственно к Господу. Затем страсть к самобичеванию, душевные глубины, затрагиваемые страшными признаниями, крайнее отчаяние, внушае-мое земным миром,— все это придавало поэзии Нарекаци трагическое напряжение и способность волноI Рвать и питать духовно ряд поколений. Поэтому до сих -лор не пропадает к ней интерес. В первом песнопении есть стихи, по которым видно, как трагически воспринимает поэт свои обращения к Богу. Час настает, и громкий судный глас Уже гремит в ущелиях отмщенья. Он нас зовет и порождает в нас Страстей противоборных столкновенье. И сонмы сил, недобрых и благих,— Любовь и гнев, проклятья и молитвы — Блистают острием мечей своих И дух мой превращают в поле битвы. Иван Карамазов у Достоевского говорит нечто похожее: «Бог борется с чертом, и поле сражения — душа человеческая». Далее Нарекаци пишет: И снова дух смятен мой, как вначале, Когда я благодати не обрел... Удивительные стихи! Непосредственное доказательство того, что церковь из беседы человека с Богом устранена. | |
| Просмотров: 3361 | Теги: | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
