(Кто есть кто)

ели в руки армян, прекрасных ковровщиков, попадет эта книга, они сразу разберутся в хитросплетениях узора, поймут, откуда он идет: посмотрят по сторонам и найдут какого-нибудь Наапета, которого я, по моим словам, встретил в Ереване. У меня было много источников. Если все их пере-I числять, надо начать с выдающегося литературоведа прошлого и нынешнего века, Манука Абегяна, мудрого ученого. Я бы назвал его современным Хоренаци. Он изучил горы рукописей многочисленных армянских ! историков, чьи труды не изданы и, за редким исключением, не переведены на иностранные языки. Мне они I были бы недоступны без «Истории древней армянской [литературы» Абегяна, изданной на русском языке. |У этого ученого строгий стиль, неопровержимая логика, неисчерпаемые знания. Он как бы предлагает нам стакан чистой воды, почерпнутой из неиссякаемого источника знаний.

Потом я должен был бы назвать и многих других из 1мира книг и искусства.

Но не буду этого делать, ограничусь несколькими

I живыми примерами. И начну с Мовсеса/

Проснувшись утром в горной хижине, где мы остановились, Мовсес первым делом соображал, что нам нуж-|но, и отправлялся добывать необходимое. Он кормил нас

II горах пищей духовной и хлебом насущным. Я многим I ||| обязан. Он не поэт, не критик и не прозаик, а молодои рабочий парень, родившийся в горном селении, I трудолюбивый, обаятельный, непосредственный, 

честный коммунист. У него замечательный дар — любовь к книге. В прежние времена такой парень пошел бы в бли­жайший монастырь, постригся в монахи, работал бы 1 1 саду и поле, но больше трудился бы над полем своей ду- ши, изучал разные науки и, уединившись в келье, не спе­ша писал бы историю монастыря, а может быть, и Ар­мении. По утрам он сочинял бы тайком любовные сти­хи... Мовсес притащил мне груду книг из своего дома а потом собрал их для меня по всему селению. Ему | обязан половиной того, что говорит в моей книге Наапет.

Однажды Вардгес Петросян познакомил меня с по­жилым педагогом Галустом Рубеновичем Степаняном. А потом Галуст, большой патриот, милейший человек, познакомил меня с половиной Армении.

Со второй половиной я познакомился благодаря Карпису Суреняну. Представляя меня своим друзьям, Карпис говорил:

— Друг моего детства. Мы с ним выросли в Афинах, в Коккинье, на одной улице. Играли в мяч, иногда ссо­рились. А теперь, через пятьдесят лет, снова встрети­лись и, как видите, подружились.

Люди, знающие Суреняна, верят ему. Он прозаик- философ. Человек и вещи для него — символы общих ценностей, идей, зрительных образов. Он знает гречес­кий язык, который вместе с армянским был языком его детства. Прекрасно владеет русским и английским. Пе­ревел на армянский огромную «Сагу о Форсайтах» и огромную сагу о Карамазовых. Труд целой жизни. Теперь работает над исследованием «Панегирик и про­щание в переводе». Армянин до мозга костей, он с теп­лом вспоминает Грецию. В отдельных частях моей кни­ги Наапет — это он.

О Вардгесе Петросяне я рассказал в главе, посвя­щенной современным армянским прозаикам. Там, где мой Наапет предстает как писатель, я привожу отрывки из произведений Вардгеса.

Стало быть, источников у меня было много. Вся Ар­мения, которую я охватил взглядом, мыслью, теплом сердца.

Материал армянский, а шитье мое Саят-Нова сказал: Один мой тюк из франкских стран: атлас горит в нем,

как пожар.

Другой мой воз — бесценный в нем, как бы пергамент,          каламкар.

Еще мой воз — да весь Китай куплю за этот я товар! Тут блеск парчи, халаты там. Для женских плеч все это

дар.

|Я все скроил, и вот во всем обязан был я лишь себе¹.

Афины, сентябрь — декабрь 1981 года